Читать книгу - "Корейская война 1950-1953: Неоконченное противостояние - Макс Гастингс"

не считается. Фельдмаршал Слим спросил, есть ли вероятность, что ограниченная война с Китаем послужит поводом к исполнению советско-китайского Договора о дружбе. Маршалл ответил утвердительно, и Трумэн заявил, что понимает его обеспокоенность этой перспективой. Слим заметил, что если в войну вступят советские ВВС, «прощание неизбежно».

На послеобеденном заседании в британском посольстве 7 декабря дошла очередь и до животрепещущего вопроса о Макартуре, и Эттли выразил тревогу от имени британцев. Трумэн согласился, что некоторые заявления Верховного главнокомандующего были неуместны. Ачесон обратил внимание на два вопроса: «Во-первых, имеет ли какое-либо правительство контроль над генералом Макартуром (по этому пункту он пожелал оставить свое мнение при себе) и, во-вторых, какие меры должны быть приняты для консультаций в будущем?» Маршалл заявил, что войны ведутся не комитетами. И все же британцы решительно подчеркивали свои серьезные опасения по поводу прямых военных действий против Китая. Когда они покидали Вашингтон после саммита, больше всего их беспокоило то, что они, похоже, «не убедили американцев в необходимости приложить все усилия для политического урегулирования отношений с Китаем и не поколебали их намерения повести некую “ограниченную войну” против Китая»[214].

Как и все это время с самого начала корейской войны, Британия поддерживала Америку прежде всего из опасения, что в случае отказа от поддержки Америка сочтет поведение западных союзников предательством, а это чревато катастрофическими политическими и стратегическими последствиями для Европы. Это не значит, что на самом деле британцы не разделяли негодования Вашингтона по поводу северокорейской агрессии, просто они боялись, что политическая и военная цена, которую придется заплатить за сохранение шатающейся диктатуры Ли Сын Мана в Южной Корее, превысит любые возможные выгоды. Этот страх сохранится до самого конца войны.

Что касается американской стороны, то президент Трумэн и его советники прекрасно понимали, в отличие от большей части американцев, что легитимность политики США на Дальнем Востоке сильно зависит от того, удастся ли и дальше показывать, что борьба в Корее ведется не просто за национальные интересы США, но за более важные принципы, которые поддерживает целая группа стран. Даже если делегация Эттли в Вашингтоне не добилась явных гарантий по многим вопросам, определенные негласные договоренности были достигнуты: прежде всего, без предварительной консультации с Британией и другими основными союзниками никакие крупные шаги, ведущие к расширению масштабов войны, предприниматься не будут. Эта уступка чувствам британцев, как ее стали называть в высших военных кругах США, вызвала недовольство в «Дай-Ити» и среди других офицеров, полагавших, что пришла пора для решающего сражения с коммунизмом. Во время кризиса, который разразится весной следующего года, все сказанное на вашингтонских встречах в декабре 1950 года, сдобренное вдобавок слухами и подозрениями, перерастет в лагере Макартура в уверенность в англо-американском заговоре против Верховного главнокомандующего.

Возможно, британская делегация возвращалась бы в Лондон менее успокоенной, если бы знала, что президент пусть и не лгал им, но не раскрыл планируемые масштабы применения Штатами ядерного оружия в случае чрезвычайных ситуаций. С середины ноября Оперативно-плановый отдел сухопутных войск и Объединенный комитет по вопросам стратегических исследований рассматривали и анализировали вероятность использования ядерного оружия в Корее. Двадцать восьмого ноября Оперативно-плановый отдел рекомендовал вооруженным силам обеспечить готовность «мгновенно применить ядерную бомбу… если и когда на то будет распоряжение президента». Седьмого декабря Ачесон совершенно правильно предсказал, что британцы потребуют консультаций по поводу любого запланированного американцами применения ядерного оружия. Он записал тогда, что пообещает «подстроиться под британцев… но не согласится ни на какие ограничения свободы своих действий»[215]. Когда китайцы вошли в Пхеньян, Объединенный комитет начальников штабов отправил всем командованиям меморандум, гласивший, «что сложившаяся ситуация в Корее значительно увеличила вероятность всеобщей войны» и предписывавший «командирам, которым адресован данный документ, принять все возможные меры, чтобы повысить готовность, не создавая паники»[216]. В декабре-январе в Соединенных Штатах широкую поддержку приобрело мнение, что недопустимо подвергать вооруженные силы страны издевательствам со стороны коммунистов, если можно призвать на помощь вершину американской технической мысли – ядерную бомбу. Руководители четырех крупнейших ветеранских объединений обратились к президенту с петициями, призывающими использовать «все необходимые средства», чтобы остановить коммунистов[217]. Двадцать четвертого декабря Макартур подал список «целей возмездия» в Китае и Северной Корее, для которых требовалось в общей сложности двадцать шесть атомных бомб. Он запросил четыре бомбы для удара по коммунистическим войскам в Северной Корее и четыре для «критических скоплений воздушных сил противника», остальные предполагалось сбросить на военные объекты и промышленные центры противника[218]. Политики, в частности сенатор Оуэн Брюстер и конгрессмен Мендель Риверс, напоминали в публичных выступлениях о том, как эффективно подействовало ядерное оружие на японцев.

Жестко и категорично обозначив перед британцами неприемлемость договора о прекращении огня с китайцами на условиях капитуляции войск ООН, Трумэн с советниками подчеркивали, как в результате вмешательства китайцев изменились задачи США в корейской войне. Спустя несколько дней боев и отступлений Вашингтон автоматически отказался от перспективы руководить единым некоммунистическим корейским государством. Теперь администрация была готова рассмотреть предложение о мире на условиях восстановления довоенного статус-кво с разделением Кореи по 38-й параллели. В «Дай-Ити», однако, эту судьбоносную смену настроения приняли в штыки.

Как ни раздражала порой американцев неприкрытая демонстрация шкурных интересов, видевшаяся им в поведении британцев, после визита Эттли они долго размышляли над тем, что было сказано британской делегацией. Во-первых, британцы заставили их всерьез усомниться в вероятной эффективности ограниченной войны с Китаем. Что могло быть хуже для Штатов, чем начать блокаду китайского побережья или даже бомбардировку промышленных объектов, а потом обнаружить, что на действия Пекина это никак не повлияло? На заседании Совета национальной безопасности 12 декабря Ачесон заявил, что англо-американские переговоры подчеркнули важность сохранения тесных отношений с Британией, «поскольку пустить в ход имеющуюся у США мощь можно только в сотрудничестве с британцами».

После отбытия британской делегации в Штатах с нарастающим ожесточением начали разгораться публичные и частные обсуждения политики в Корее. Репутация администрации среди избирателей снизилась до беспрецедентно низких показателей. По данным опроса Гэллапа, проведенного 8 декабря, 49 % участников не одобряли результаты деятельности Трумэна как президента и только 20 % тех, кому что-то говорило имя Ачесона, отзывались о нем положительно. Парадокс того периода заключался в том, что правые республиканцы попеременно требовали то объявить полноценную войну Китаю, то немедленно уйти из Кореи. Согласно январскому опросу общественного мнения, вступление Америки в корейскую войну считали ошибкой 49 % американцев, а за немедленный уход американских войск с полуострова высказались 66 %. Подобные противоречия станут до боли знакомыми в следующем поколении, в разгар другой войны в Азии. В 1950 году они отражали бессильные политические метания общественности, не привыкшей к невозможности исполнения своей воли (будь то у себя в стране или за ее пределами), к военным поражениям (тем более от рук примитивного народа) и необходимости терпеть и ждать. Простые американцы смутно представляли себе, что происходит в Корее, но нехотя признавали, что ни славы, ни счастья оттуда ждать не приходится. Риторика республиканцев, требующих применить всю полноту американской военной мощи для усмирения азиатов, была несравненно понятнее неуверенных призывов правительства держать себя в рамках. Почему Соединенные Штаты должны проявлять сдержанность, когда противник явно этого не делает?

В надежде донести до понимания общественности важность и серьезность происходящего в Корее 16 декабря Трумэн объявил в Штатах чрезвычайное положение. Теперь – по возвращении генерала Коллинза после визита на полуостров 8 декабря – правительство уверилось, что Корею можно (и нужно!) удержать. Кеннан и Раск припомнили отступничество британцев, бросивших в 1940 году своих союзников в Дюнкерке: отказ от Южной Кореи сейчас «показал бы плохой пример того, что значит быть другом Соединенных Штатов». Трумэн и его советники намеревались не поддаваться призывам союзников к немедленному прекращению огня и принятию резолюции ООН соответствующего содержания. Армия Макартура, решили они, должна улучшить свое военное положение, вернуть утраченные позиции и тогда можно будет вести переговоры на разумных основаниях. Чтобы умиротворить мировую общественность, Вашингтон решился на отчаянный и рискованный дипломатический ход: поддержать резолюцию