Читать книгу - "Корейская война 1950-1953: Неоконченное противостояние - Макс Гастингс"

устремилась к береговым портам, невозможно поручиться, что Трумэн устоял бы перед требованием продемонстрировать Китаю ядерную мощь Штатов. Давление на политиков со стороны военной верхушки перед лицом надвигающейся стратегической катастрофы могло стать непреодолимым. Так что вполне возможно, что люди, переломившие ход событий для войск ООН в Корее в первые недели 1951 года, спасли мир от кошмара новой Хиросимы в Азии.

3. Появление риджуэя

Новый, 1951 год войска ООН в Корее начинали, все еще теряя позиции и все еще находясь в отчаянном положении. Однако более чем за неделю до этого произошло событие, которому было суждено оказать решающее влияние на перелом в ходе войны в Корее. Утром 23 декабря генерал Уолтон Уокер ехал из своего штаба в штаб 27-й бригады Содружества. Доблестный герой Пусанского периметра был измотан и почти сломлен. Ссоры с Алмондом, разгром войск, понимание, что Макартур подумывает снять его с должности, привели к тому, что боевой дух командующего 8-й армией и его штаба снизился до такого же жалкого уровня, как в войсках. В штабе 8-й армии офицеры открыто обсуждали эвакуацию как единственный выход и, не стесняясь, говорили о том, что каждое подразделение должно иметь свой «маршрут отхода». Уокер был, вне всякого сомнения, человеком отважным. Но не умным. Он отдал все, что мог, делу ООН. И вот по дороге в штаб перед джипом Уокера вдруг выскочил грузовик южнокорейской армии. В результате столкновения генерала выбросило из машины, от полученных травм головы он скончался по пути в госпиталь.

Генерал Мэтью Риджуэй потягивал вечерний коктейль в гостях у друга, когда его вызвали к телефону. Звонил начальник штаба армии, Лоутон Коллинз, чтобы сообщить о гибели Уокера и о том, что Макартур просит Риджуэя стать его преемником. Не желая возбуждать лишнего любопытства у товарищей, Риджуэй задержался еще ненадолго, допил коктейль и только потом отбыл домой со своей супругой. Наутро, в субботу, он заглянул в Пентагон забрать бумаги, переговорил наскоро с главнокомандующим ВМС США Шерманом и тем же вечером вылетел в Токио, не успев до отъезда еще раз повидаться с семьей. В аэропорт Ханэда он прибыл незадолго до полуночи в Рождество, а на следующее утро, в 9:30, предстал перед Макартуром в «Дай-Ити». Верховный главнокомандующий не скрывал своего горячего желания отправить гоминьдановцев в атаку на материковый Китай, чтобы ослабить натиск на Южную Корею. Он продемонстрировал острую озабоченность «вакуумом боевых задач», в котором, по его мнению, пребывала армия, пока политики определялись с дальнейшим курсом. Макартур в самых мрачных тонах обрисовал военную ситуацию, но пообещал поддержать Риджуэя в любых его действиях: «Восьмая армия в твоем распоряжении, Мэтт. Делай, что считаешь правильным». В 16:00 того же дня, 26 декабря, Риджуэй уже дрожал от холода на приангарной площадке в Тэгу, беседуя с начальником штаба 8-й армии генералом Левеном Алленом.

Мэтью Банкеру Риджуэю было пятьдесят шесть. Вторую мировую он начал подполковником в Отделе планирования Военного министерства, где прослужил до 1942 года. После этого он был назначен сначала помощником командующего, а затем командующим 82-й воздушно-десантной дивизией, которую с блеском возглавлял в высадках на Сицилии и в Нормандии. В августе 1944 года он принял командование восемнадцатым воздушно-десантным корпусом, под его началом тот прошел Арденнскую кампанию. Не только соотечественники, но и британские союзники считали его одним из самых выдающихся американских полководцев той войны. Если бы в Арнеме командовал он, а не Браунинг, исход той операции мог быть совершенно иным – уж точно не таким катастрофическим. Риджуэй обладал практически всеми воинскими доблестями: отвагой, умом, решительностью, беспощадностью. Граната и индивидуальный перевязочный пакет, которые он цеплял на походные плечевые ремни, стали его фирменным атрибутом – как черный берет у Монтгомери или пистолеты у Паттона. Кто-то сказал цинично, но точно: Уолтон Уокер своей гибелью спас 8-ю армию, освободив место для Риджуэя. Трудно переоценить важность вклада, который внес Риджуэй в дело ООН в Корее и в обеспечение приемлемого исхода войны.

Риджуэй прибыл 26 декабря полный надежд: коль скоро напор китайцев удалось сдержать, возможно, он сумеет организовать стремительное контрнаступление. Однако уже через несколько часов, посетив свои формирования, Риджуэй понял: «Наши войска просто не готовы ни морально, ни интеллектуально к тому, что я планировал… ‹…› Бойцы, которые встречались мне по дороге, те, с кем я останавливался поговорить и выяснить, какие есть претензии, – все они тоже привели меня к выводу, что армия в раздрае, они не уверены ни в себе, ни в командовании, не понимают, что они здесь делают, и задаются только одним вопросом: когда наконец услышат заветный гудок транспорта, который увезет их домой»[222].

Новый командующий обнаружил, к своему негодованию, нехватку необходимого зимнего обмундирования и снаряжения, перебои с питанием и недостаток доступных войскам второстепенных предметов снабжения. «Во многих случаях я обнаружил прискорбный дефицит руководства, и об этом заявил прямо». Риджуэя, мягко говоря, не обрадовала «неготовность армии отказаться от определенных бытовых удобств, страх перед отходом с немногочисленных дорог, нежелание передвигаться без радио- и телефонной связи, а также неспособность проявить воображение, имея дело с врагом, которого они существенно превосходили в огневой мощи и обладали преимуществом над ним в воздухе и окрестных морях»[223]. Риджуэй встретился с сэром Робертом Мансергом и, по словам британского генерала, сообщил ему, что «необходима подготовка, а также затронул проблему изнеженности в войсках. Я сказал, что весь личный состав ощущает недостаток информации и находится в вакууме. Он ответил, что ничего по этому поводу мне сказать не может, поскольку знает только одно: “Стоять и сражаться”»[224].

Поразительная трансформация 8-й армии после прибытия нового командующего произвела глубочайшее впечатление на всех, кто ее наблюдал. «Это было невероятно, американцы и их дисциплина изменились до неузнаваемости, – вспоминает британский артиллерист[225]. – Они начали мыть свои автомобили и все такое!» Командир 27-го пехотного полковник Джон Михаэлис назвал «волшебством то, как Риджуэй взял разбитую армию и все перевернул. Это был глоток свежего воздуха, без которого армия задыхалась»[226]. С самого начала Риджуэй потребовал заново ознакомиться с местностью и наметить основные точки, которые нужно будет оборонять. Теперь тактика будет сосредоточена на эшелонированной обороне – и эшелонированном наступлении, при этом части будут обеспечивать защиту своих флангов от скрытного проникновения противника. Прежде всего армия должна оторваться от дорог, должна быть готова брать и удерживать высоты – кое-кто из британских офицеров недоумевал прежде, глядя, как американские части окапываются, чтобы защищать придорожные позиции у подножия высоких холмов, где их ничего не стоило накрыть огнем. Работой командиров корпуса и дивизий Риджуэй тоже остался недоволен. Он написал Коллинзу в Вашингтон, настоятельно призывая открыть глаза американцам в правительстве и всей стране на происходящее в Корее, требуя «твердости духовной и телесной». Его выводила из себя озабоченность 8-й армии – и штаба в «Дай-Ити» – эвакуацией с полуострова. Риджуэй считал, что в этом нет ни малейшей необходимости. Единственная чрезвычайная ситуация, к которой он был согласен готовиться, – отход на новый Пусанский периметр, только на этот раз предполагалось окопаться как следует и провести беспрецедентную подготовку. Вскоре начальник инженерно-технической службы и тысячи корейских рабочих уже трудились круглыми сутками, выстраивая на юго-востоке мощную линию обороны.

Риджуэй – а вскоре и Макартур – осознали огромное преимущество своих сокращающихся путей снабжения, тогда как у китайцев логистика, и без того хлипкая, работала уже на пределе возможностей. Двадцать шестого января Макартур сообщил британскому бригадиру Бэзилу Коуду, что на Ялуцзяне (Амноккане) китайцы, вероятно, могут обеспечивать миллион бойцов, но на линии фронта, проходящей через Пхеньян, это число снижается до 600 000, на 38-й параллели – до 300 000, а в сорока милях к югу от Сеула – до каких-нибудь 200 000. Это была одна из наименее оторванных от реальности оценок Верховного главнокомандующего. По сообщениям пленных, не менее 50 % боевого состава на китайской линии фронта страдало от обморожений. «Как бы нам ни хотелось продолжать теснить врага, пришлось умерить аппетиты, – сказал Ху Сэн, сотрудник штаба маршала Пэн