Читать книгу - "Корейская война 1950-1953: Неоконченное противостояние - Макс Гастингс"

ограничений на бомбардировки по ту сторону Ялуцзяна (Амноккана). Брэдли писал 3 декабря: «Когда-то мы говорили, что нападение на один взвод армии США означает войну. И кто теперь в это поверит, если мы не отреагируем на нападение китайцев?»[205] Никто не хочет войны с Китаем, объяснял он, но, если 8-ю армию выдворят из Кореи, Штаты должны ответить ударом по китайским городам.

С первых же часов вмешательства китайцев Макартур слал из Токио нескончаемый поток сводок и докладных, с каждым днем все больше расходящихся с действительностью. Сначала он сообщил, что своим продвижением к Ялуцзяну (Амноккану) вынудил китайцев ввязаться в войну, расстроив тем самым планы масштабного наступления коммунистов, которое обернулось бы для ООН катастрофой. Он наотрез отказывался признавать, что его войска отступают. Он костерил корреспондентов-«недоучек», неспособных отличить запланированное отступление от «тотального бегства». Его высокопарные пассажи все более гротескно контрастировали с тем, что происходило с войсками под его командованием в реальности: «Никогда прежде человеческое терпение не подвергалось столь суровым испытаниям, а человеческая доблесть не проходила столь взыскательную проверку, как во время корейской кампании». Он возлагал непосредственную вину за эти испытания на правительство в Вашингтоне, ограничившее бомбардировки и военные операции корейским берегом Ялуцзяна (Амноккана): «Это огромная помеха, не знающая прецедентов в военной истории»[206]. Гарри Трумэн писал: «Нет, никто не винит генерала Макартура в провале ноябрьского наступления, и я точно никогда его в этом не винил… ‹…› Я виню его в другом – в том, как он пытался оправдать свой провал»[207].

Встретившись в этот период с Макартуром в Токио, британский генерал сэр Роберт Мансерг нашел его крайне взвинченным:

Тогда он казался гораздо старше своих семидесяти. ‹…› Натянутые нервы и напряжение были налицо… ‹…› Когда он разглагольствовал о сплоченности, о том, что все войска на передовой сражаются плечом к плечу и готовы, если понадобится, отдать жизнь в борьбе с коммунизмом, я поймал себя на мысли, что он явно далек от подлинной картины. Не могу поверить, что он вещал бы в таком духе, если бы владел фактами, которые неизбежно узнаю впоследствии и я: далеко не все американцы стояли насмерть. Я подумал тогда – и позже эта догадка подтвердилась, – что в токийском штабе война в Корее преподносится с определенными купюрами, сглаживающими наиболее неприятные факты[208].

Макартур не только тонул в густом тумане заблуждений относительно происходившего в войсках под его командованием, но и ступал на тонкий политический лед в публичных высказываниях о предстоящем. Его загадочные ответы о целесообразности применения атомной бомбы в интервью одному журналу оставляли мало места для воображения:

Вопрос. Можно ли сказать что-то об эффективности применения бомбы в операциях, подобных той, которую вы сейчас проводите?

Ответ. Не считаю уместным комментировать в данный момент.

Вопрос. Учитывая тип боевых действий, которые сейчас ведутся в Корее, достаточно ли велика концентрация вражеских войск, чтобы применение бомбы возымело эффект?

Ответ. Не считаю уместным комментировать в данный момент[209].

Но если Макартур был единственным, кто публично отказывался отрицать преимущества применения ядерного оружия, то довольно крупная прослойка военных втайне лихорадочно обдумывала возможности его применения. Двадцатого ноября Дж. Лоутон Коллинз сообщил коллегам, что вполне вероятен созыв Объединенного комитета начальников штабов для обмена мнениями об использовании ядерных средств поражения.

Затем на пресс-конференции 30 ноября президент Трумэн, попав в расставленную ловушку, позволил себе высказывание об атомной бомбе, прогремевшее по всему миру и вызвавшее среди союзников Америки переполох, отголоски которого не утихнут до самого конца корейской войны. Трумэн заявил, что Соединенные Штаты пойдут на «любые шаги, которых потребует военная ситуация». Один из репортеров уточнил:

– Включая атомную бомбу?

– Включая все имеющиеся у нас виды оружия, – ответил Трумэн.

– Господин президент, вы сказали: «Все имеющиеся у нас виды оружия». Значит ли это, что сейчас активно рассматривается вопрос о применении атомной бомбы?

– Вопрос о ее применении всегда активно рассматривается…

Среди союзников Америки, европейских прежде всего, беспокойство по поводу событий по другую сторону Атлантики нарастало уже много месяцев. Оголтелая риторика холодной войны в речах консерваторов, возвышение Маккарти, растущие страхи в правительственных кругах, вызванные дипломатическими донесениями из Токио о выходках Макартура, в сочетании с неспособностью администрации контролировать его вызывали серьезную тревогу по поводу курса, выбираемого Соединенными Штатами. Нешуточный страх перед возможными действиями русских, а также стремление всячески избегать высказываний, способных подтолкнуть Америку к изоляционизму и, самое главное, к уходу из Европы, заставляли союзников проявлять осторожность в публичных заявлениях, касающихся политики Вашингтона. Британцы с самого начала без энтузиазма относились к каким-либо обязательствам в отношении Кореи и в дальнейшем неохотно участвовали в этой войне. Уже 13 ноября британский Комитет начальников штабов изложил свою точку зрения:

…достижение первоначальной цели – оккупации всей Северной Кореи и перехода ее под контроль ООН – больше не представляется возможным без риска большой войны. Комитет сомневается, что силы ООН смогут достичь северной границы, не нанося ударов с воздуха по объектам в Маньчжурии, и даже если границы удастся достичь, удерживать фронт протяженностью в 450 миль гористой местности будет нелегкой задачей. Корея не имела стратегического значения для демократических держав; дальнейшие операции там следует теперь проводить с намерением не допустить разрастания конфликта и избежать длительного участия в военных действиях на этой территории. Комитет начальников штабов выступает за менее протяженные рубежи вдоль 40-й параллели[210].

Министр иностранных дел Бевин заявил, что «очень хотел бы помешать правительству США проводить по наущению своих военных советников политику, способную спровоцировать дальнейшее вмешательство Китая. Кроме того, [Бевин] стремится сделать все от него зависящее, чтобы развеять обоснованные страхи Китая перед возможной оккупацией крупных территорий в азиатском регионе под предлогом военной необходимости». К 29 ноября он высказывался уже более флегматично: «Если придется сражаться с китайцами, гораздо лучше как с политической, так и с военной точки зрения делать это на территории Северной Кореи… ‹…› [Бевин] заключил, что, хотя ситуация и серьезная, она пока еще не вышла из-под контроля». Тем не менее он по-прежнему опасался, что Макартур добьется разрешения на бомбардировки к северу от Ялуцзяна (Амноккана). Примечательно, что во всех этих спорах по поводу Кореи в британском Кабинете министров нет и намека на обсуждение интересов корейского народа, если не считать сделанного в октябре замечания Бевина: «Мало кто сомневается в том, что корейцы с обеих сторон ведут войну самыми варварскими методами». Для британцев, как и для американцев, Корея была просто полем боя, на котором испытывалась воля и решимость Запада и, пусть с неохотой, отстаивались жизненно важные принципы. Только и всего.

Общественная поддержка войны в Корее к осени в Британии заметно ослабела. В своей пламенной речи на съезде Лейбористской парии 2 октября Бевин напустился на малодушных и колеблющихся. Просто смехотворно предполагать, заявил он, будто военное вмешательство в корейские события имело альтернативу:

Думаете, нам это нравится? Неужели вы считаете, что после стольких лет борьбы, которую лейбористы вели в надежде добиться наконец покоя и мира на планете, нам нравится это делать? Покажите мне министра, которому захочется идти в палату общин просить 3600 миллионов фунтов на войну. ‹…› Кто из делегатов этого съезда готов сообщить своим избирателям, что мы зря платим сейчас этот страховой взнос за свою безопасность? Мы обвиняли консерваторов в том, что они видели, куда движется Гитлер, но ничего не предпринимали… поскольку отказывались участвовать в создании системы коллективной безопасности… ‹…› Теперь у власти мы. Неужели мы откажемся сделать то, к чему призывали других, что могло бы предотвратить войну в 1939 году, если бы только они это сделали[211].

Американцы признавали Бевина единственным представителем британского Кабинета министров после Эттли, который обладал подлинным весом на международной арене. Однако никаких аплодисментов и выражения признательности министр иностранных дел, к тому времени уже порядком утомленный