Читать книгу - "Корейская война 1950-1953: Неоконченное противостояние - Макс Гастингс"

отступление от Чосина – единственный, пожалуй, эпизод зимней кампании 1950 года, делающий честь американцам. Первого декабря 10 000 бойцов 5-го и 7-го полков морской пехоты начали свое эпическое отступление с боями на четырнадцать миль от Юдамни до Хагару. Батальоны отходили бросками на юг – на каждом переходе их теснили китайцы, накрывая пулеметным и минометным огнем любой участок дороги, до которого добивало оружие. Чтобы продвинуться, морпехам приходилось сначала зачищать высоты, с которых простреливался следующий кусок дороги, выгрызая буквально ярд за ярдом. Когда 3-й батальон 7-го полка сорвал возглавляемую им атаку, 3-му батальону 5-го полка под командованием Таплетта было приказано продвинуться вперед и взять роль ударного отряда на себя. Когда наступила ночь, а люди были совершенно измотаны, пробираясь по склону холма в снегу выше колен, Таплетт спросил, не может ли его батальон остановиться, хотя бы на время, чтобы определить свое точное местоположение. В разрешении было отказано. «Атакуйте, продолжайте атаковать», – последовал ответ. Первую роту батальона Таплетта истребили в первый день почти целиком. Сам Таплетт в попытках передать сообщение ее командиру потерял четырех связных. Колонну возглавлял один-единственный танк, за которым следовал джип Таплетта, направляя пехоту, следующую по бровке склона над дорогой. В какой-то момент у джипа нарисовался Рэй Мюррей и спросил, почему атака остановлена.

– Нам даже артиллерийской поддержки не дают, – ответил Таплетт.

– Позади нас тоже черт-те что творится, – объяснил Мюррей.

– Если хотите выбраться отсюда, – сказал Таплетт бесстрастно, – вам придется обеспечить поддержку тем, кто на передовой[170].

В этих горах, вздымавшихся волнами до горизонта, занять позиции на возвышенности пехота не могла. Оставалось только удерживать бровки и подавлять ружейно-пулеметный огонь китайцев, пока по дороге внизу полз длинный полковой обоз. К счастью для американцев, китайцы, видимо, оставили позади артиллерию, которая поливала морпехов огнем в Юдамни. Холмы вокруг них просто кишели солдатами коммунистов. Без целенаправленной поддержки авиационного крыла морской пехоты мало кто выбрался бы живым. Даже пилоты морпехов, получившие задание поражать цели дальше к северу для изоляции района боевых действий, приберегали где бомбу, где заряд ракет, где боеприпасы на несколько секунд очереди из пушки, чтобы расстрелять их на обратном пути, хоть как-то прикрывая с воздуха своих товарищей. Бойцы как на чудо смотрели на фонтаны снега и черные воронки на склонах, которые оставляли «Скайрейдеры», расстреливая боезапас. У майора Эда Симмонса, впрочем, сравнение напрашивалось прозаическое – ему истребители напоминали «гигантских птиц, которые гадят на лету»[171].

В один из дней, когда из-за метели и низкой облачности вылеты оказались невозможными, колонна почти встала. Каждые несколько часов какому-нибудь отряду китайцев удавалось прорваться на дорогу, вывести из строя транспортное средство и блокировать путь. После этого американцам приходилось контратаковать и убирать подбитый транспорт, чтобы хоть сколько-то продвинуться. Даже без вмешательства противника любая механическая поломка или промашка зазевавшегося водителя грозили блокировкой дороги, когда какой-нибудь грузовик застревал или съезжал в кювет. Выбор временами вставал нелегкий: тянуть артиллерию дальше без остановок или задерживаться, чтобы отцепить орудия и обеспечить срочную поддержку пехоте. И днем и ночью они ползли мучительно медленно: бойцы едва шевелились, изнуренные и изувеченные безжалостной стихией, от которой некуда было укрыться. Холод словно вгрызался в тело, высасывая остатки сил, каждое движение превращалось в пытку.

Авангард 1-й дивизии морской пехоты добрался до плацдарма Хагару днем 3 декабря, последние ряды – вечером следующего дня. В батальоне Таплетта в строю осталось всего 326 человек из примерно 2000, которыми он командовал у Юдамни. Многие из выбывших страдали только от обморожения, однако тяжелым требовалась эвакуация с безнадежно перегруженного аэродрома. Кроме того, возникла необходимость ввести строжайшие меры безопасности на взлетной полосе, чтобы на борт эвакуационных C-47 не проникали дезертиры, обеспечивая себе вожделенный перелет в безопасные края. Самолеты, увозившие раненых, доставляли припасы и пополнение, среди которого немало было раненных раньше у Нактонгана или в Сеуле. «Настроение у всех было “убраться бы отсюда к чертовой матери”, – говорит Таплетт. – “Для нас это слишком, у нас столько сил нет”. Принять это людям, которым говорили, что победа за нами, и которые уже настраивались на обещанный парад в Сан-Франциско, было тяжело».

⁂

Действия 1-й дивизии морской пехоты в этих отчаянных обстоятельствах стали привлекать внимание Америки, жаждущей героических новостей именно сейчас, когда история на них скупилась. Оливер Смит прогремел на все Штаты, заявив корреспонденту, прилетевшему 4 декабря в Хагару: «Господа, мы не отступаем. Мы просто продвигаемся в другом направлении». Эту его реплику восприняли как откровенное отрицание действительности. Между тем, как он объяснял впоследствии, с тактической точки зрения формулировка была верной, и великий военный историк Сэмюэл Маршалл с ним соглашался. «СЛЭМ[172] единственный понимал: то, что мы делали, на самом деле было атакой в другом направлении, поскольку невозможно отступить, когда вы полностью окружены», – говорит Смит.

Междоусобица (а это была именно она) Смита и Алмонда не только порождала разногласия во время кампании, но и стала узловым моментом взаимных обвинений после ее окончания. Порой морпехи, кажется, только радовались промахам командира «Корпуса Х». В период отчаянных попыток удержать плацдарм Хагару Смит торжествовал, обнаружив отряд больших автомобильных мостоукладчиков с лебедками, который Алмонд отправил обустраивать командный пункт корпуса, полагая, что руководит наступлением в сторону китайской границы вне угрозы столкновения с противником. Офицеры, слетавшие в Хамхын, возвращались с насмешливыми рассказами о фарфоровых сервизах, салфетках, свежих фруктах и мясе, которые доставляли самолетами к столу командира корпуса.

Казалось, Алмонд начисто лишен чутья в отношениях со своими подчиненными. Однажды утром он прилетел из своего штаба в Хагару и попытался расположить к себе морпехов на плацдарме. «Ну что, ребята, как вы тут? – начал он. – Подмораживает, да?» Бородатые, закутанные почти по самые брови пугала вытаращились на него через узкую щель для глаз. «Мне там бронежилет приходится надевать, представляете? – светским тоном продолжил Алмонд. – А сегодня утром у меня окно рядом с кроватью ледяной пленкой затянуло». «Хреново, генерал», – ответил один из бойцов, уже и мечтать не смеющий о нормальной кровати. Алмонд зашагал дальше, даже не догадываясь, какими взглядами его провожают. Впоследствии этот эпизод вспоминал не морпех, а один из армейских, служивший в штабе Алмонда и случайно оказавшийся свидетелем[173].

Тем не менее некоторые толковые офицеры по-прежнему преклонялись перед способностями командира «Корпуса Х». «Я считаю, что такого командира корпуса, как Алмонд, еще поискать надо, – говорит генерал Лемюэль Шеперд, командующий морской пехотой флота. – Энергичный, волевой, храбрый, по большому счету он добивался отличных результатов в труднейших обстоятельствах. Просто они с Оливером Смитом не ладили»[174]. Эд Роуни и Ал Хейг, офицеры, работавшие в штабе Алмонда в Корее и дослужившиеся до высоких званий в армии США, до конца жизни сохраняли уважение к своему бывшему командиру. Подполковник Эллис Уильямсон, начальник оперативного отдела при Алмонде, впрочем, высказывался двояко: «Командный игрок из Оливера Смита был никудышный. Он хотел делать то, что делает, и все. А Нед Алмонд – один из самых энергичных, целеустремленных офицеров, которых я знал. Из-за этой энергичности его порой заносило в тактических вопросах. Он в принципе не представлял, что может ошибиться. В этом смысле он был такой же упертый, как Макартур. Если он что-то решил, значит, это так и есть, и больше он просто никого не слушал»[175]. Все свидетельствует о том, что Оливер Смит и правда был командиром неторопливым и осторожным. Кроме того, его привычка замыкаться в упрямом молчании, когда Алмонд рвал и метал, исключала всякую вероятность взаимопонимания между этими двумя. У Смита вызывала отвращение одержимость Алмонда личным триумфом на поле боя. Если бы судьба повернулась иначе и Алмонд получил свою возможность гнать противника, как Паттон в свое время, и совершить финишный рывок к победе, он получил бы заслуженное место в истории, а Смита помнили бы как досадную помеху, путавшуюся под ногами. В сложившихся же обстоятельствах на обратном пути от Чосина невозмутимость и стойкость Смита