Читать книгу - "Корейская война 1950-1953: Неоконченное противостояние - Макс Гастингс"

пленные: «Почему у вас что ни слово, то твоя мать?» Китайцы считали ругательства намеренным оскорблением в свой адрес. Пленные же, в свою очередь, смеялись над привычкой китайцев ходить по лагерю за руку. «Мы думали, у них там сплошные гомосеки», – говорит Боб Эррикер. Китайцы, узнав об этом, провели очередную «воспитательную» лекцию.

Должность старшего политкомиссара во 2-м лагере занимал молодой марксист по имени товарищ Сунь. Занятия он проводил с изнуряющим, неослабевающим усердием. Чем старше по званию был офицер, тем с большей вероятностью ему грозило перевоспитание:

– Дейвис, встаньте! – [скомандовал однажды утром товарищ Сунь полковому священнику глостерширцев].

Я встал.

– Что вы думаете о главе, которую мы только что прочитали? (Это была глава из «Очерка политической истории Америки» Уильяма Фостера.)

Долгая пауза.

– Боюсь, я не слушал.

– Почему?

– Я британский военнопленный, и история Америки в круг моих интересов не входит.

Молчание.

– Вы обязаны слушать. Вы должны исправиться.

– Признаю свою вину.

– Садитесь[337].

Часто китайцы действовали непредсказуемо. Однажды по обычным каналам Всекитайского комитета защиты мира Эррикер получил письмо от матери, к которому прилагалась фотография новой королевы Британии. Он повесил фотографию на стенку в хижине и, к его удивлению, китайцы даже не попытались ее снять. При этом во 2-м лагере китайцы пришли в ярость, когда британцы устроили парад в честь коронации Елизаветы II и отметили событие припасенным заранее самодельным рисовым вином. В наказание им урезали пайки.

Китайцы активно прилагали усилия, чтобы подорвать религиозную веру пленных. «Если Бог есть, почему он вам не помогает?» – допытывался у сержантов комендант в лагере № 4. Лейтенант ВМФ США Джон Торнтон заметил, что темнокожие пленные, которых китайцы методично отделяли от белых соотечественников, держались за веру крепче многих белых. Капитан Джон Стэнли, радовавший своих товарищей игрой на гитаре, выводил из себя китайцев, упрямо твердя: «Я американец, а не негр».

Пленные становились все мрачнее, настроение резко менялось день ото дня. Личные отношения приобретали оттенок одержимости, завязавшаяся дружба длилась неделями, а потом вдруг обрывалась из-за чьего-то взбрыка. До гомосексуальности, однако, дело не доходило: большинство мужчин очень быстро обнаружили, что потеряли всякий интерес к сексу. И только в последние недели перед освобождением, когда уже было понятно, что все заканчивается, пленные вновь стали позволять себе мысли о женщинах. Большинство полагало, что плен научил их замечать и ценить все то хорошее, что мы не замечаем в обычной жизни на свободе. Падре Сэм Дейвис нередко повторял: «Когда я отсюда выйду, до конца жизни больше ни разу не пожалуюсь, что приходится ждать автобуса под дождем»[338].

«Реакционеры» – те, кто на протяжении всего времени в плену открыто перечил китайцам, – вели себя очень по-разному. Наиболее систематическое неповиновение, что неудивительно, исходило от обитателей офицерского лагеря. Некоторые, например, отказывались говорить с китайцами в принципе, если обстановка позволяла. Кто-то, как Энтони Фаррар-Хокли, наоборот, пользовался любой возможностью поговорить – и поспорить. Все зависело от личного настроя. У всех пленных поведение неизбежно скатывается к детско-подростковому, поскольку их против воли ставят в положение детей, не способных решать что-то самостоятельно. И поэтому бунтовали они тоже по-детски. Однажды утром десяток пленных в поте лица несколько часов копали глубокую яму посреди лагеря. Потом они торжественно, со всеми почестями и церемониями, положили на дно лист бумаги и засыпали яму. Любопытные китайцы, разумеется, эту яму раскопали, чтобы наконец прочитать: «Не суй свой нос в чужой вопрос». Иногда они устраивали переполох и путаницу на перекличке, а в другой раз демонстрировали идеальную дисциплину. Однажды утром группа пленных, выбежав из бараков, целый час «летала» по лагерю, изображая вертолеты, под озадаченными взглядами охраны. Как-то раз толпа зрителей стояла и смотрела, как двое заключенных играют в пинг-понг: головы двигались вправо-влево вслед за мячиком. Вот только ни мячей, ни ракеток, ни стола не было – просто пантомима, чтобы поддразнить китайцев. Еще любили гулять с невидимыми собаками. «[Как-то утром в лагере № 3] мы все решили тронуться умом, – вспоминает рядовой Дэвид Форчун. – Гоняли на невидимых мотоциклах, играли в невидимые карты. Хотя у кого-то и вправду крыша ехала…»[339]

Пожалуй, самый изобретательный способ досадить надзирателям придумали в офицерском лагере в разгар пропагандистской кампании китайцев, сеющей слухи, будто американцы применяют в Корее бактериологическое оружие. Кто-то из пленных привязал к дохлой мыши крошечный парашют и однажды утром незаметно зашвырнул на несколько метров за проволочное ограждение. Наградой выдумщикам стало увлекательнейшее зрелище: китайцы, столпившиеся за спиной доктора в маске, который сначала тщательно осмотрел, а потом со всеми предосторожностями и формальностями ликвидировал угрозу. Это было очередное звено в череде крошечных, иногда жалких попыток пленных продемонстрировать самим себе и своим тюремщикам, что у них еще не полностью отобрали право распоряжаться собой.

Хотя дружба между пленными часто складывалась без оглядки на национальную принадлежность, в основном старались держаться «своих». Турками восхищались за несгибаемость и стойкость в сопротивлении китайцам. Единственного коллаборанта среди своих соотечественники просто прикончили втихомолку. Стоило одному заболеть, как два товарища брали на себя ответственность за его выживание. Британцы, судя по всему, меньше страдали от «капитулита». Смирение и умение принять неизбежное – национальные черты британцев. Для большинства британских пленных само собой разумелось, что лучше есть ту дрянь, которой их кормят, чем умереть от голода. Внутри национальных групп наблюдалось некоторое расслоение: американские летчики, например, норовили дистанцироваться от своих армейских коллег. Каждая национальная группа хранила свои секреты, прежде всего 2-й, офицерский лагерь. Нескольких американских офицеров, среди которых был один старший, подозревали в сотрудничестве с китайцами – вплоть до выдачи планов побега.

Нередко пленные из разных стран не могли выработать единый подход к тем или иным требованиям противника. Долго не могли прийти к согласию, когда в офицерском лагере китайцы велели командирам групп каждое утро собирать своих заключенных и пересчитывать. Американцы никак не могли решить, разумное это требование или нет. Британцы просто отказались. «Если китайцам нужно нас пересчитывать, пускай, – сказали они. – Но мы за них это делать не будем». Двоих британских офицеров в ходе этой полемики отправили в карцер. Было бы глупо отрицать некоторую напряженность в отношениях между британскими и американскими офицерами во 2-м лагере. Хотя британцы искренне восхищались отдельными людьми, такими как майор морской пехоты Джон Маклохлин или Том Харрисон, прихрамывающий из-за своей деревянной ноги, это не мешало им испытывать недоверие к группе в целом. Американцы же считали поведение британцев и некоторые акты пассивного сопротивления нелепыми и вредящими делу. Британцы из недоверия просто скрывали от некоторых американцев свои планы и намерения. Их, исторически приученных презирать открытое проявление эмоций, озадачивала легкость, с которой американцы принимались рыдать. Лейтенант Билл Купер в замешательстве смотрел на капитана армии США, залившегося слезами, когда один из игроков его команды упустил мяч во время игры в софтбол. Другой офицер расплакался, когда увидел, что передвинули его спальное место, тогда как он хотел спать по соседству с другом. Так проявлялись культурные различия. Не растерявший мужества за все время пребывания в плену американский лейтенант Джон Торнтон по прозвищу Вертушечник (он водил вертолеты) вспоминал впоследствии: «Никудышными мы были пленными и очень завидовали британской полковой традиции. У нас большинство действовало под лозунгом “Мне ура и на фиг всех”. Разделить нас коммунистам обычно удавалось без особого труда»[340]. Рядовой Дэвид Форчун говорит: «На примере американцев можно было наблюдать, как ломаются все возможные принципы кодекса поведения военнопленных. Рушилась сама идея веры в своего товарища».

За все время войны не было ни одного случая побега из лагерей на Ялуцзяне (Амноккане) с успешным исходом и возвращением к линии фронта ООН. Хотя попыток совершалось много. Некоторые пленные, например капитан Фаррар-Хокли, пробовали раз за разом и по несколько дней оставались на свободе. Рядовой первого класса