Читать книгу - "Высокая небесная лестница - Джиён Кон"

class="p1">Забегая вперед, скажу, что почином этого романа послужили буквально две строчки. В 2004 или 2005 году (точно не помню) я читала книгу отца Сон Бонмо (какую конкретно не скажу, так как читала у него все и уже успела запутаться). И две строчки из этой книги количеством менее ста знаков постучались в мое сердце.

Это было упоминание о невероятном и мистическом пересечении судеб брата Мариноса и бенедиктинского монастыря Вэгван, о котором я и написала в этой книге. Непонятно почему, но при чтении этих строк мое сердце бешено заколотилось, готовое выпрыгнуть из груди. И тогда я сразу же заложила две вещи в пустую папку своей души: первая – название бенедиктинского мужского монастыря «Вэгван», а вторая – имя монаха «брат Маринос». И в результате в 2013 году все это появилось на свет, облекшись в единое целое.

2012-й, год до написания этого романа, выдался очень тяжелым. Меня начал преследовать извечный вопрос: «Боже, ну, почему?». Тело устало, а душа была опустошена. В таком депрессивном состоянии духа я ждала наступления 2013 года. Встречая его, я решила для себя, хотя еще несколько абстрактно, что надо стряхнуть это уныние. Кажется, тогда я замыслила постепенно, шаг за шагом, начать все заново с каких-то фундаментальных вещей, прежде чем этот жестокий и падший мир возобладает надо мной. Настало самое время вернуться к истокам. Я подумала, что вместо зацикливания на сложившихся обстоятельствах, какими бы трудными они ни были, будет правильным вернуться к исходному вопросу – ради чего вообще живет человек.

После возвращения с ретрита, куда ездила для молитвенного уединения, я ввела пароль и открыла запечатанную папку под грифом секретно. Там хранились аж два великих сокровища. Я почувствовала, что пришла пора начать роман, и стала ждать. Звучит неправдоподобно, но уже на следующий день я получила предложение на выпуск романа-фельетона для журнала «Ханкёре». На самом деле, зная мою переменчивую натуру, вначале они лишь осторожно завели речь, намекнув о выпуске, и это не было каким-то конкретным предложением. Однако на этот раз я сказала: «Давайте сделаем это! Я хочу писать роман, просто сгораю от нетерпения».

В основу этого романа легли судьбы трех человек.

Первым, несомненно, является брат Маринос. Практически все его описания в романе соответствуют действительности, кроме самых мелких деталей, хотя на самом деле его жизнь была гораздо более драматична, чем в моем изложении.

Вторая – группа людей, которых в этой истории представляет брат Томас. Некоторые из нее погибли мученической смертью в Северной Корее, остальные вновь вернулись в Южную Корею и завершили свою жизнь или и поныне живут в аббатстве Вэгван.

Незадолго до написания послесловия я узнала о кончине отца Себастьяна (священника Им Индока), который тоже по молодости приехал из Германии, посвятив свою жизнь Корее. В сравнении с братом Томасом он принадлежал к более молодому поколению, но таким же образом, после получения сана священника в Германии, был отправлен в Корею, где основал издательство «Пундо». Так при содействии отца Себастьяна писателю Чхве Мансику, оказавшемуся в немилости у режима Пак Чонхи за фотографии бедняков, выделяли средства на проживание и съемку, чтобы он смог продолжать творческую деятельность. Кроме того, в числе заслуг священника Им Индока – перевод, печать и издание огромного количества хорошей литературы, а также открытие миру таких талантов, как монахиня-поэтесса Ли Хэин. Именно отец Себастьян был первым, кто показал в провинции Кёнбук фильм немца Хинцпетера о восстании в Кванджу. Впервые знакомя Корею с книгой «Теология освобождения», он охарактеризовал ее следующим образом: «Эта книга не является чем-то из ряда вон выходящим. Она всего лишь показывает нам один из способов, как реализовывать на практике повеление Иисуса жить в заботе о бедных, обделенных и брошенных». Было удивительным совпадением то, что мне совершенно случайно довелось услышать о предсмертном часе этого замечательного человека.

Говорят, в последние минуты его жизни братия окружила его предсмертное ложе и затянула гимн, который монахи-бенедиктинцы поют во время пожизненного посвящения себя Господу (слова из этого гимна озаглавливают третью часть данного романа, а также упоминаются в самом конце книги).

Господи! Прими меня по Cлову Твоему!

И тогда буду жить!

Господи, не дай моим надеждам противиться Тебе!

Бенедикт, «Гимн посвящения»

После троекратного повторения этих строк гимн заканчивается, так вот рассказывают, что отец Себастьян, дослушав посвящение до конца, смежил веки и почил с миром.

Прежде чем взяться за послесловие, я размышляла над этим совпадением. И многими другими, что снова и снова превращают нашу жизнь в загадку.

Наконец, есть еще одна личность. Нераскрытая в этом романе, но присутствующая на втором плане – женщина, подобная тени, сестра Назарена.

Перед приездом в Авилу я посетила в Италии ее келью в монастыре Камальдоли в центре Рима. Вплоть до этого посещения я, конечно же, и понятия не имела, что она появится в послесловии автора моего романа. Уроженка США, до приезда в Италию в 1950 году, она пела в опере (подробности отложу до моей следующей книги), после чего пришла в скит женской обители Камальдоли, затворившись в одиночную келью, за порог которой не выходила ни на шаг последующие сорок четыре года. Говорят, что она не показывалась даже своему исповеднику, за исключением предсмертных часов жизни. Это было не просто затворничество, а абсолютная изоляция – крайняя форма епитимии. После ее смерти в крохотной келье размером в два пхёна[25], где не было даже стула, обнаружили лишь жесткую деревянную кровать в форме креста и одеяло. Она носила терновый пояс с шипами и пользовалась кнутом, почти исчезнувшим со времен Средневековья, чтобы практиковать аскетическую молитву без сна. Когда я вошла в ее комнату, в моей голове крутился вопрос: «Ну зачем такие крайности?»

Однако не успела я найти логичный ответ, как горячая кровь уже прилила к сердцу и начала пульсировать. Всю свою жизнь она молилась о двух вещах: чтобы Господь дал силы преодолеть кризис церкви, начиная с Ватикана, и за многострадальную Корею – несчастную и нищую страну, в которой, по слухам, развернулась братоубийственная кровопролитная война. Я не могла в это поверить. Ну, почему?

Я обнаружила в дальнем уголке за кулисами этого романа ту, что с радостью погрузила себя во мрак ради света. Жизнь жестока, непостижима и порой таинственна. Она никогда не бывает однородной. О! Ну, кто же это, кто? Кто сказал эти слова: «О человече! Кто ты такой, чтобы возражать?»[26]