Читать книгу - "Высокая небесная лестница - Джиён Кон"

51

Речь брата Мариноса была размеренной и неторопливой. Я не совсем понимал, к чему он ведет. Немного беспокоило, что это выльется в историю о ратных подвигах пожилого иностранца, который ассоциирует Корею лишь с войной. Однако в его отношении не чувствовалось таковой поверхностности. От него исходил какой-то удивительный благоговейный трепет и благородство. Адвокат Л. продолжил рассказ.

– На нашем судне находилось сто тысяч тонн горючего для снабжения авиации морской пехоты. Когда мы прибыли в Хыннам и подходили к берегу в сопровождении флотилии, нас спросили, что мы везем. Никогда не забуду шок на их лицах после нашего ответа, что это реактивное топливо. Позже стало известно, что воды, куда мы вошли, буквально кишели минами и были даже отмечены в истории как самое опасное по количеству установленных мин вплоть до сегодняшнего дня. Мины-магниты, мины-ловушки и мины-счетчики (которые считали количество кораблей, прошедших над ними и взрывали пятое или десятое судно согласно установленной программе)… Не будет преувеличением сказать, что здесь была собрана коллекция мин со всего мира.

Были также так называемые гидродинамические мины, которые взрывались в ответ на давление проходящих над ними кораблей. Подобные мины часто можно увидеть в фильмах о Второй мировой войне. Вот их-то и сконцентрировали в прибрежных водах Хыннама. Суда-сопроводители сначала подошли, чтобы направлять нас, но затем вдруг стали постепенно увеличивать дистанцию и в конце концов пустились наутек. Представьте, что бы там произошло, в случае если бы наш корабль с реактивным топливом на борту взорвался…

Брат Маринос и адвокат Л. немного посмеялись.

– По своему неведению мы смело вошли в порт. Недоумевая, почему это сопровождение разбегается в разные стороны? Это случилось двадцатого декабря, за пять дней до Рождества. И первое, что нас больше всего поразило, был мороз Хыннама.

Военный корреспондент пояснил нам, что холод там страшнее китайской армии. Мороз, от которого затвор винтовки замерзает, а аккумулятор взрывается и техника не заводится, так как топливо превратилось в лед. В этот холод даже копать траншеи не представлялось возможным из-за промерзшей в камень земли. Жуткий мороз, от которого раскалывались опорные плиты миномета. Корреспондент поведал нам о холоде, настолько сильном, что парализует тела и разум людей и, возможно, даже страх перед войной. Добавив, что при таком раскладе единственным утешением служил факт беспристрастности холода, который действовал и на врагов.

Корреспондент рассказывал, что в противовес американским военным, с перемерзшими пайками и в шинелях, перешитых из одеял, наблюдал на рассвете, на пути к наступлению, ряды трупов китайских солдат. Они были брошены на это ледяное поле битвы без соответствующей обуви и подходящего оружия. По словам репортера, северокорейские солдаты, судя по всему, находились в похожей ситуации. При жизни они были врагами, но, став трупами, выглядели просто бедными и жалкими жертвами идеологии и режима в слаборазвитой стране. Благодаря тому репортеру мы смогли получить хотя бы некоторое представление о войне в Корее.

И вот мы вошли в порт этой стылой обледенелой земли, где, по слухам, даже нефть замерзала и взрывалась. Никогда не забуду шок от увиденного тогда в бинокль. Люди стояли на пристани, где свирепствовал лютый холод. Набившись плотной толпой, как сельди в бочке, они смотрели на море. Некоторые из них шли по пояс в ледяной воде к маленьким спасательным шлюпкам, умоляя подобрать их. На их спинах висели младенцы с лицами, скованными от ужаса.

Можете представить?! Я не верил своим глазам. Мне многое довелось повидать на фронтах Второй мировой войны, но такое ошеломляющее и ужасающее зрелище я наблюдал впервые. Самое удивительное, что они не вопили и не бесчинствовали. В большинстве своем безмолвно молили. Выглядело это так жутко и отчаянно, что вызывало содрогание…

Позади, всего в шести километрах, наступали китайские войска. Я не мог оторвать бинокль от глаз. В памяти до сих пор всё живо. Была даже семья с пианино. Еще я видел девчушку со скрипкой за спиной. Судов критически не хватало. Корабль вместимостью в тысячу человек брал на борт пять тысяч. Но даже этого было недостаточно.

Сообщили, что на борт нашего судна поднялся полковник. Я вышел поприветствовать его, и мы уединились с ним в каюте. «Так это вы из рая!» – пошутил полковник. Он признался, что переменил нижнее белье, надетое им двадцатого октября, лишь сегодня – спустя два месяца.

По его словам, сейчас была неподходящая обстановка для выгрузки топлива. Объяснил, что отступление из Хыннама уже идет полным ходом по всем направлениям, и что 2-я и 1-я дивизии морской пехоты США, 7-я пехотная дивизия армии США и 1-й южнокорейский корпус уже отошли, а 3-я пехотная дивизия армии охраняла периметр. Однако враг наступает очень быстро. В конце концов полковник велел нам поворачивать назад. Это был приказ, поэтому я подчинился, ответив «Слушаюсь, сэр!», однако полковник не сдвинулся с места. Немного погодя он заговорил сдавленным голосом:

– На берегу я увидел мужчину, бродившего по пирсу с маленькой дочерью, которую только что растоптали. Этот корабль – транспортный, так что последующие мои слова не приказ. Не могли бы вы взять на борт хотя бы немного, хоть нескольких, и увезти их на юг?

Я так ответил на его вопрос:

– Полковник, на борту этого корабля всего двенадцать человек экипажа – столько позволено регламентом.

Между нами повисла тишина. Незабываемая тишина.

Полковник встал и покинул судно. Я, считающий себя верующим больше на словах, тогда впервые воззвал к Богу. Мне было страшно. Неожиданно пришло в голову, что мое внезапное назначение капитаном через месяц после начала Корейской войны… было совсем не случайным. Я еще раз оглядел причал. Там были они. Понимаете, люди… Люди там были, вот ведь как.

52

По спине у меня пробежали мурашки. Внезапно мой визит в Ньютон стал приобретать некий смысл так же, как и неожиданное назначение капитаном брата Мариноса буквально накануне военных действий. Бабушка, дедушка и отец. Боже, что же означает эта встреча? Я почувствовал, как мои ладони стали влажными от пота.

Тут заговорил адвокат Л.:

– После того как полковник сошел с корабля, капитан ушел в свою каюту и не выходил. Может, минут тридцать прошло? Когда он наконец вышел, его лицо было настолько мертвенно-бледным и осунувшимся, будто прошло не полчаса, а целая вечность. Когда я думал об этом позже, мне приходило на ум, что, скорее всего, эти минуты для капитана были такими же роковыми, как и для Иисуса, что исходил кровавым