Читать книгу - "Высокая небесная лестница - Джиён Кон"

то впоследствии может прожить и многие сотни. Даря обильную тень, плоды и листья для компоста, также служит и для изготовления древесного угля – того самого дорогостоящего бездымного угля, которым пользовались в Кёнджу в эпоху государства Единая Силла… А еще на нем выращивают грибы шиитаке.

Договорив, отец Исаак приостановился.

– Когда я услышал весть о трагедии с Михаэлем и Анджело, мне тоже пришлось нелегко. Конечно, с твоим горем не сравнить, но на тот момент у меня уже в печенках сидела моя затянувшаяся учеба, удушающий, полный ограничений католицизм и буквоедство аббата. Известие об их смерти прозвучало для меня как предупреждение о необходимости сменить жизненный курс. Несколько месяцев пришлось ох как нелегко.

Я взглянул на отца Исаака. Его лицо обрамляла черная жесткая бородка. Когда я подумал, что кроме меня есть еще человек, чье существование потрясла их внезапная смерть, мне вдруг пришло в голову, а не слишком ли я носился со своим горем все это время? Мелькнула мысль, что если истинность у всех христиан отличается, то и оттенок страданий на пути постижения истины, на самом деле, может быть у каждого свой. Мне показалось родным смуглое лицо отца Исаака, которого я встретил на чужбине после долгого расставания. И, само собой разумеется, в этой тишине всплыли образы Михаэля и Анджело. Я подумал, если вечность и воскресение не означают продление времени и возрождение тела, а заключаются в преодолении времени и победе над плотью, то, возможно, прямо здесь и сейчас они незримо присутствуют рядом со мной, хотя мы этого не ощущаем.

Я невольно оглянулся. Впервые с тех пор, как они покинули этот мир, я почувствовал душевное спокойствие. Сказалось ли время или расстояние? Или же…

– После звонка аббата я прибыл сюда первым, чтобы помочь с переводом, и вот, когда я шел через этот лес, мне пришла в голову мысль. Так, может, для начала нужно выдюжить двадцать лет терпеливого ожидания и уже потом о чем-то говорить…

Мы еще долго бродили по холмам за Ньютонским аббатством. Были немногословны, но сошлись во мнении, что навряд ли нам будет по силам взять этот монастырь под свой контроль, так как его площадь аж в тридцать раз превышала размеры нашего аббатства в городе W.

– Начальство просит взять монастырь под наше шефство, апеллируя к тому, что здесь проживает много этнических корейцев, которые на самом деле частенько приезжают сюда в поисках духовного уединения. Однако это место территориально слишком удалено от нас, и к тому же мы сами не располагаем необходимыми человеческими ресурсами.

– Я тоже так думаю. Кроме того, формат освоения нового места не очень соответствует характеру аббата, который всегда уделяет больше внимания сохранению того, что уже есть.

– В любом случае я очень рад встретить тебя здесь. Когда Михаэль ходил по лезвию ножа, я успокаивал себя тем, что ты – рядом с ним…

Мы умолкли. Там, внутри, за сомкнутыми губами, выкрикивали про себя имя Михаэля, что причиняло жгучую боль, точно выскочившая язва на языке. И прекрасное, ангельское имя Анджело.

42

Когда мы вернулись с прогулки, аббата не было.

– Какая-то девушка приехала за ним, вроде бы племянница… – сообщил по-английски местный брат-монах.

Произнесенное им «niece» – племянница – моментально вызвало во мне воспоминание о жарком летнем дне. Пляж Хэундэ, душный морской бриз, неловкие объятия и поцелуи в случайном мотеле. Вот и наступил момент, которого я так боялся, – после его слов я будто очнулся, осознав, что здесь живет Сохи. Говорили, именно в этом месте у нее будет свадьба. Где-то на Рождество. Интересно, пересеклись бы мы с ней, если бы отец Исаак не предложил мне прогуляться? Сердце мое похолодело, как покрытое инеем поле, после чего меня пронзила сильная боль, словно разрывающая на части. Боль – это второе имя любви, а значит, я все еще любил ее.

Я вышел на гостевую парковку Ньютонского аббатства. Лишь осенние солнечные лучи заливали пустую стоянку. Там тоже высился огромный дуб, отбрасывавший густую тень. Правда, я не знал, какой конкретно: устричный, монгольский или пильчатый.

Даже вот так, преодолев пол-окружности земного шара и приблизившись вплотную, мы, вероятно, не были обречены встретиться. У меня озябли плечи. Если зима настигает, как удар по лбу, когда в один из дней на рассвете выходишь за двери; а весна дает о себе знать, лаская ветерком мочки моих ушей, то осень спускается ко мне с высокого неба, сводя холодом плечи.

Медленной поступью я вошел в собор. Плач уже давно подступил к кадыку. Глотая слезы, которые было трудно выплюнуть, словно сгусток скопившейся мокроты, я задумался, как вообще оказался в этом монастыре на чужбине, вдали от дома. Словно сигнальный огонек на опустевшей дороге, я был беспомощен и совершенно одинок, точно указатель в пустыне.

43

В храме царило безмолвие. От старых деревянных лавок исходил дух времени. Кто-то сказал: «Монашеская жизнь – это отпустить все и молиться. После чего снова отпустить и снова молиться, а потом еще и еще отпускать и молиться»… Услышав эти слова, бабушка возразила:

– Да разве ж только монахи? Жизнь – это и есть отпускать и молиться, и так раз за разом… Всю ночь молишься, решая отказаться и отпустить, а на утро будто кто-то подобрал все эти чаяния и вложил в меня вновь, и потому начинаешь сызнова опустошать и отпускать. И так изо дня в день.

В безмолвии я посмотрел на Него. Кто-то когда-то сказал, что по прошествии многих и многих лет начинаешь благодарить за былую возможность любить. У меня еще не стерлись из памяти мягкость губ Сохи, горячность наших переплетенных рук и даже еле слышный персиковый аромат наших объятий. Быть может, радость и любовь, сиявшие в этих черных глазах, останутся со мной навечно. Но я и не замахивался на благодарность, мне бы хотя бы больше не страдать – и на том спасибо. Однако, как и море не успокаивается сразу после внезапно налетевшего тайфуна, так и в моем сердце, переполненном обломками шторма, не было покоя. Меня жгло изнутри, как будто соленые бурные волны безжалостно били по моим ранам. Сама пульсация приносила боль.

Иисус Ньютонского аббатства в Нью-Джерси так же висел распятым на кресте, как и Иисус в городе W. Я вдруг подумал: раз я так страдаю из-за любви, возможно, раны Того, кто из любви покорно принял распятие, саднили, не переставая, все эти две тысячи лет? И внезапно почувствовал, что, наверно, смогу немного простить Иисуса из братского сочувствия, которое я