Читать книгу - "Счастливые неудачники - Юрий Михайлович Оклянский"

Фокин и Таборский во всех смыслах — законные преемники и наследники Подрезова. А если уж брать глубже, то все они принадлежат к разноликой генерации, восходящей к общему духовному отцу, тому самому, который неспроста именовался гениальным вождем всех времен и народов, хотя кто-то из них на словах, может быть, даже и попытался бы от этого родства отречься…,

Роман «Пути-перепутья» писался еще на волне идей XX съезда партии. В конце произведения карьера Подрезова обрывается так же плачевно, как у Вальгана и Онисимова.

Сцены районного совещания, где совершается падение Подрезова и которым отведена роль одной из кульминаций в сюжете, принадлежат к числу наиболее искусственных, художественно слабых в романе. Они многоречивы, поверхностны, декларативны, читателю заведомо предлагается многое брать на веру.

Правда, 1951-й — это еще не 1953-й. Но по этому случаю романистом припасена мотивировка, отягчающая вину персонажа. Научно-технический кругозор Подрезова отстает от запросов дня. Недаром на том же районном совещании против Подрезова ополчается директор Сотюжского леспромхоза инженер Зарудный… Сам по себе Зарудный обрисован достаточно схематично и напоминает скорее деловых «людей со стороны» начала 70-х годов — яростных поборников научно-технической революции в духе персонажей пьес И. Дворецкого и А. Гельмана, бывших героями дня в пору, когда завершался роман, чем современника других действующих лиц произведения. Трудно понять, откуда взялся такой человек в северных лесах в 1951 году, и тем более — почему он действует так вызывающе дерзко в обстановке всеобщего страха. Впоследствии Абрамов скорректировал себя. НТР, если судить по картинке Сотюжского леспромхоза из романа «Дом», даже и через двадцать лет так и не осенила своим крылом здешнюю лесную глухомань…

Так что провинности перед грядущей эрой научно-технического прогресса относятся больше к сюжетным хитросплетениям произведения, нежели к существу того социально-исторического типа, который выведен в романе. Но как бы там ни было, автор романа «Пути-перепутья» утверждает, что время Подрезова прошло, кончилось, и сам он бесславно исчезает с общественной арены…

За этим по преимуществу сюжетным разрешением социальной коллизии, оставшейся неразрешенной в жизни, обычно следовали и критические истолкований концепции романа. Решительно и однозначно списать Подрезова в небытие спешат даже и некоторые современные исследователи творчества Абрамова.

«Образ Подрезова как верстовой столб обозначает конец определенного этапа жизни, когда усвоенные этим недюжинным человеком методы руководства еще, как говорится, с грехом пополам „срабатывали“»[21], — пишет А. Турков.

Более жизненную и гибкую трактовку дает в своей книге И. Золотусский. Он по справедливости отделяет Подрезова от «подрезовщины», обозначая этим словом «ту систему хозяйствования, при которой и народ, и те, кто стоит над народом, как бы не вольны в своих действиях». К сожалению, критик на том и останавливается, а несколькими страницами ниже как-то незаметно даже и вовсе переключается на привычные толкования. «Действие романа, — пишет он, — относится к началу пятидесятых годов. Подрезов и подрезовщина доживают свои дни. Они еще в силе, в полной силе, но их век уже измерен»[22].

«Подрезовщина», то есть сталинизм, в таких рассуждениях волей или неволей принципиально размежевываются с последующим неосталинизмом, хотя между ними гораздо больше общего, чем различий.

Разноликие и разномастные подрезовы, как показывает Абрамов, разоряли не просто деревню, они разоряли человеческие души. Так что «подрезовщина» — это не только командно-административные методы руководства, не только образ мысли и поведения управленческой бюрократии, но и верноподданническая мораль, психология поведения «маленького человека», философия «винтика», внедренная и взлелеянная деспотией.

Из многих публикаций обществоведов и критиков, обсуждающих проблемы сталинизма, ближе всего к разделяемой мною точке зрения статьи Ю. Буртина в журнале «Октябрь» за 1987 год. Отталкиваясь от поэмы А. Твардовского «По праву памяти», автор подробно касается «причин прочности сталинских умонастроений среди части населения страны».

Интересно подразделение общего порядка, которое проводит исследователь. «Многие факты указывают на то, — пишет Ю. Буртин, — что современный сталинизм — явление по своей социально-психологической природе весьма сложное и неоднородное. Есть сталинизм, так сказать, начальственно-бюрократический и есть массовый, „низовой“»[23].

Пожалуй, как никто другой, Ф. Абрамов художественно изобразил и осмыслил психологию сталинизма, усвоенную в народе, исследовал его внедрение в самые глубокие поры народной жизни.

Абрамов всегда считал высшей патриотической отвагой художника видеть народ не только в его достижениях, но и в слабостях, столь многое определяющих в исторических судьбах страны. Создав живую галерею образов «светоносных людей» из народа, чутко ощущая лучшее в народной душе, в вековых традициях и идеалах, связанных с утверждением нации, Абрамов был противником псевдонародности. «Я не стою коленопреклоненно перед народом, перед так называемым простым человеком, — отмечал он. — Нет, и народ, как сама жизнь, противоречив. И в народе есть великое и малое, возвышенное и низменное, доброе и злое. Более того, злое иногда поднимается над добрым и даже подминает его. Примеры? Да их немало как в мировой истории, так и нашей отечественной, национальной». По мнению Абрамова, — «кадение народу, беспрерывное славословие в его адрес — важнейшее зло… Они усыпляют народ, разлагают его… Культ, какую бы форму он ни принял, — всегда опасен для народа». Из этого убеждения вырастает и проза писателя.

Прямо надо сказать: мало кто из героев романа «Пути-перепутья» избежал бацилл «подрезовщины», да и трудно их избежать. В самый разгар уборочной страды Лукашина вызывают в райком. Сорок семь верст проскакал он верхом. Клуб понабит такими же, как он, работягами, собранными с полей и лесов района, народу — не продохнуть. Что же стряслось? — Секретарь райкома Фокин делает доклад о трудах товарища Сталина по вопросам языкознания.

Почти никто из собравшихся ничего не понимает. Ясно одно — неспроста же сам Сталин должен давать отпор академикам. И мысль в голове Лукашина делает привычный оборот: «Слушай, Гаврило, — спрашивает он уполномоченного райкома Ганичева, — а у нас поговаривают: вроде как диверсия это. Вредительство…» «А чего же больше?..» — раздается категорический ответ.

А уж на хмельных своих посиделках и пересудах пекашинские мужики превращают дошедшие до них отголоски смутных сведений о внутриполитических событиях в стране в такую фантастическую мешанину небылиц, в которой угадывается разве лишь самый грубый остов услышанного. Так, например, о прошлогодней кампании борьбы с космополитизмом один из собеседников говорит: «В прошлом году какие-то космолиты заграничным капиталистам продали, в этом году — академики… Я не знаю, куда у нас и смотрят-то. Как их, сволочей, извести не могут…»

Мешанина-то мешаниной, но молва народная по своему существу вторит Фокину и Ганичеву, перепевает «подрезовщину». И это — самое страшное.

У Подрезова в художественной хронике есть два верных приверженца, два безупречных рыцаря.

Один из них — уполномоченный Ганичев, по прозвищу Железные Зубы.