Читать книгу - "Счастливые неудачники - Юрий Михайлович Оклянский"

От журнальных статей временами не отстает и монография А. Туркова. Об одном из кульминационных эпизодов романа «Две зимы…» — нечаянной встрече Михаила Пряслина и Варвары Иняхиной на базаре — автор пишет в таких тонах: «Мировая литература знает много замечательных любовных сцен. Абрамов пополнил эту галерею…»[20]

Сцена действительно удачна. Но ведь она не существует сама по себе, в отрыве от выведенных в ней лиц, вне развертывающейся системы художественных средств, какими обрисованы герои. Можно еще упустить из виду мнение А. Твардовского, который именно на основе рукописи романа «Две зимы…» писал, что в живой и натуральной фигуре Михаила Пряслина ему тем не менее «чудится некая неуловимая навеянность литературного порядка (Григорий Мелехов)». Но не заметить книжных воздействий в образе Варвары Иняхиной, притом на протяжении всей тетралогии, мне кажется, просто невозможно.

Беда состоит в том, что образ Варвары Иняхиной никак не назовешь оригинальным и целостным, он мозаичен, составлен то из живых и правдивых черт, то из тех, что отмечены отсветами литературной вторичности, возвращающими мысль к оригиналу (к Дарье Мелеховой; ведь даже и жизнь свою, на что содержится явный намек в романе «Дом», Варвара завершила как Дарья — «очистившись водой», утопившись). Да и вообще любовь Михаила и Варвары в тетралогии больше продекларирована, романтически провозглашена и задана, чем раскрыта и показана в реальном движении чувства. Если что и есть в этой сюжетной линии романов, то скорее томление Михаила по любви, чем сама любовь. Так что говорить тут о пополнении галереи «мировой литературы» затруднительно…

Это никак, разумеется, не означает, что в тетралогии нет своей нравственной философии интимного чувства и ярких образных запечатлений разных психологических состояний и видов человеческой любви. Многосторонне и в основном художественно достоверно прослежена поздняя страсть и духовное соратничество двух сильных натур и дополняющих друг друга характеров — Анфисы и Лукашина. Правдиво обрисована история чувственной любви Михаила Пряслина до женитьбы и уже в супружестве с Раисой. Короткая физическая близость и занявшее всю жизнь томительное и пугливое чувство Лизы к Егорше. Любовь-существование и любовь-жалость Ильи Нетесова к рано увядшей Марье. Затаенная и раболепная страсть хворого и никчемного Митрия к могутной Марфе Репишной, которую он купил когда-то за коробку соли, — в том эпизоде, когда он из трудармии добирается умирать домой. Не лишены своеобразной удалой поэзии и описания бессчетных донжуанских похождений Егорши…

В художественном произведении все целостно, одно с другим слито, как в живом организме. И все-таки не изображение любви обеспечило тетралогии Абрамова самобытное, ничем не заменимое место в литературе. Социальная боль бьет в ней по сердцу. Силу пекашинской хроники Ф. Абрамова составляет прежде всего — движущийся образ времени, характеры и типажи социальной панорамы, художественный анализ послевоенной истории русской деревни.

Что ж из того? Надо ли исследователям и критикам Ф. Абрамова, озабоченным тем, чтобы донести до читателя значение гражданского подвига, совершенного художником, спешно обзаводиться румянами и лаком?

Многое еще по-настоящему «не прочитано» в тетралогии Ф. Абрамова, не прослежен, в частности, тщательно изображенный художником механизм духовного порабощения крестьянства, манипуляции людьми и политического руководства деревней. Среди первых в литературе романист предложил художественное решение оказавшейся ныне в фокусе общественных интересов темы сталинизма. Оно у Абрамова глубоко и своеобразно. Причем особое внимание многоликой и разветвленной природе сталинизма уделено в третьем романе цикла — «Пути-перепутья» (1972).

Что такое «подрезовщина»

Совсем не эффектно, чаще неторопливо, изо дня в день, как натужный труд пахаря в борозде и обычный круговорот сельской жизни, текут события в романах Абрамова. Но подаются они со скачками сюжетных пропусков и интервалами во времени.

«Братья и сестры» — весна и лето 1942 года. Всего несколько месяцев военного лихолетья в глубоком тылу России… «Две зимы и три лета» — начало 1945-го — лето 1948-го — первые послевоенные годы. Как короткая зарница, мелькнула радость Победы, и снова тяжкая борьба за жизнь, изнурительный труд… И вот три года спустя — события следующего романа — «Пути-перепутья»… Год 1951-й, когда, как судачат между собой пекашинцы, «академики какие-то… русский язык, вроде, говорят, хотели изничтожить», а сам товарищ Сталин «им мозги вправлял». Разгул и, пожалуй, один из высших пиков барского пренебрежения к деревне и сталинских методов руководства страной…

Если предыдущие книги художественной хроники Ф. Абрамова можно назвать по преимуществу романами социально-бытовыми, то с первых же страниц третьей книги героями все больше завладевает политика. Недаром в качестве одной из главных фигур на передний план повествования выдвигается секретарь райкома Подрезов, история его жизни, многие лица из партийной и хозяйственной иерархии, его подчиненные, ближайшие подопечные, любимцы и недруги, секретари — «первачи» из других райкомов, люди, которые держат нити политики в областном центре.

«Пути-перепутья» — роман по преимуществу социально-политический, хотя, конечно, в нем продолжают художественно осмысляться и все те темы, которые прозаик развивал в предыдущих книгах. Да и быт изображен с теми же подробностями и сочностью красок. Место действия несравнимо чаще, чем прежде, переносится то в районный центр, то в областной, то на соседний леспромхоз, то в деревеньку, где проводит отпуск Подрезов, но магистральной линией повествования остается хроника села Пекашина.

Подрезов — убежденный и ярко выраженный сталинист. В романе есть образ, олицетворяющий собой то, к чему влечется его гражданственная страсть, в ком видит он идеал политического деятеля. Образ этот открывается читателю в самом конце романа, и он почти гротесковый.

Оказывается, Подрезов в своей районной столице давно уже ощущает себя маленьким Сталиным. Он даже и шинелью обзавелся сталинско-ворошиловского покроя, длиннополой, с огромными отворотами на рукавах, какую носили еще в двадцатые годы. Так, чтобы при встречах его еще издали выделял и стар, и млад. Не только делами, но и внешним видом своим Подрезов хотел «утвердить богатырскую мощь родной партии». А еще любил Подрезов «ночные обходы своей районной столицы, любил торжественный гул деревянных мостков под ногами… А еще любил он, шагая по райцентру, глядеть в южную сторону, туда, где за тысячи верст от Пинеги громадным костром в ночи пылает краснозвездный Кремль и где в одном из кабинетов мягко, бесшумно расхаживает человек, который держит в руках весь мир.

В позапрошлом году, когда он ездил на курорт, он все время мысленно разговаривал с любимым вождем. И вообще увидеть Сталина было мечтой его жизни…»

Нерассуждающая энергия, фанатизм, культ воли, упование на командно-административные методы руководства, догматическая фразеология при