Читать книгу - "Повесь луну. История Салли, которая берет судьбу в свои руки - Джаннетт Уоллс"

– Я приму каждого из вас, – говорю я, – только дайте мне минутку.

Дверь кабинета закрывается со щелчком, и я прислоняюсь к ней, пытаясь успокоить себя. Отираю потные, трясущиеся ладони о черное платье. Тяжелое деревянное кресло-бочонок[27] Герцога с вращающимся сиденьем – кресло, на котором я любила крутиться, когда была маленькой, – кажется мне слишком большим, когда я сажусь в него. Интересно, у Герцога когда-нибудь дрожали руки? Что-то сомневаюсь.

Когда-то я приходила в этот кабинет каждый день после школы. И однажды во второй половине дня – должно быть, мне тогда было около семи лет – я лежала, свернувшись клубком, в уголке, делая вид, что сплю, но на деле прислушиваясь и наблюдая сквозь прижмуренные глаза, как Герцог разговаривает то с одним человеком, то с другим, и все они просят у него помощи или совета. Слушая, Герцог откидывался на спинку, закладывая руки за голову, потом наклонялся вперед, жестикулируя указательным пальцем, когда говорил им, что собирается делать он и что будут делать они. В конце дня, когда Герцог подошел, чтобы подхватить меня на руки, я потянулась к нему.

– Я-то думал, ты спишь, Молокососка!

Он рассмеялся, а потом притворно-сердитым тоном воскликнул:

– Так ты шпионила за мной, маленькая негодяйка!

– А почему ты должен помогать всем с их проблемами? – спросила я.

– Потому что я главный.

– Это трудная работа?

– Ты не поверишь, насколько! – Он взглянул мне прямо в глаза. – Все думают, что хотят быть главными, быть начальниками, но никто не знает, насколько это на самом деле трудная и неблагодарная работа, – он покачал головой. – Конечно, у тебя есть возможность отдавать приказы, но также приходится мириться с вечной головной болью, надирать задницу бездельникам, по дюжине раз на дню говорить нет искателям преференций, лгать, когда необходимо, а необходимо бывает часто, и оказываться виноватым, когда что-то идет не так, а не так тоже бывает часто. И даже несмотря на все это, все хотят твою работу себе, или норовят указывать тебе, как ее делать, или хотят попытаться использовать твои слабости. Так что, чтобы быть хорошим начальником, надо быть стойким и неутомимым, великодушным и добрым, клоуном и шарманщиком, но еще нужно иметь шкуру толстую, как обувная кожа, нужно быть расчетливым, изворотливым, вероломным, жестоким, по-настоящему твердолобым, а когда необходимо – и воистину хладнокровным. И никому-то не доверять. Но в том маловероятном случае, если найдешь одного человека, которому сможешь доверять, то сделаешь все, что в твоих силах, чтобы удержать этого человека при себе.

Все это показалось мне очень важным, как будто Герцог хотел, чтобы я накрепко запомнила, что он мне говорил, но не рассчитывал, что я пойму это прямо сейчас. И поэтому я поклялась себе, что никогда не забуду его слова.

– Тогда почему ты хочешь быть главным? – спросила я.

Он снова улыбнулся, рассеянно, словно самому себе.

– Нет на свете ничего лучше. Ничего.

К тому времени, как я подхожу к «Лиззи», чтобы ехать домой, уже начинается вечер, но, прежде чем завести мотор, я откидываюсь на спинку сиденья.

Это было… поучительно.

Я думала, что быть главной означает быть никому ничем не обязанной. В действительности же это означает, что я обязана всем и каждому. И все приходили ко мне со своими проблемами: мужчины, мнущие в руках шляпы, женщины в изношенных до дыр туфлях, подклеенных резиной от старых покрышек. И все они мучились, подбирая слова, чтобы описать свои беды и при этом не показаться жалкими, и все стыдились просить помощи у этой новоиспеченной главы семейства Кинкейдов – такой молодой, говорили мне некоторые, что помнили год, когда я родилась. Но все они говорили, что им больше не к кому обратиться.

На Мейн-стрит люди идут по домам с работы – те счастливчики, у которых есть работа, которых не сбивают с ног дороговизна жизни, плохая погода, налоги на самогоноварение, вооруженные негодяи, уничтожающие их виски. Некоторые молили меня выкупить их землю, чтобы они могли перебраться в какой-нибудь большой город, получить работу на заводе. Родители отказывали себе во всем, чтобы у их детей была еда, а дети надирались в хлам и вламывались в продуктовые магазины, воруя тушенку.

Выслушивать одну за другой истории о голодающих детях – вот что било по мне больнее всего. Я обещала заботиться о Грейс, и то же самое пытались делать все эти люди – заботиться о своих детях. Я весь день разрабатывала кредитные линии и отменяла повышение арендной платы. А еще говорила каждому, что люди могут вернуться к производству виски, что мы снова в деле и будем его выкупать. Разумеется, и на это людям нужны деньги: на дрожжи и сахар, на то, чтобы заново отстроить порубленные дистилляторы. И если мы собираемся вернуться к скупке, нам тоже понадобятся деньги.

Я вынула из сейфа бухгалтерские книги Сесила. Я не бухгалтер, но разобраться в приходе и расходе способна, и итоговая строка показывает, что «Кинкейд Холдингс» – более или менее банкрот. Дома, сдаваемые в аренду, склады, дорожно-строительная компания – все они дышат на ладан. Листая бухгалтерские книги, я понимаю, что ничего не понимаю. Бо́льшая часть прибыли идет – точнее, шла – от виски, до того как Мэри его запретила, от виски, который люди обменивали в Универмаге на все подряд, от кофе и ниток до гвоздей и сапог, от виски, который мы убирали на хранение в подвал, набавляли цену и продавали из-под прилавка или доставляли в кафе и придорожные закусочные, где цену на него задирали еще выше.

Я думала, виски – всего лишь побочный бизнес, но та острая на язык женщина с длинными пальцами, на которой женился Том, оказалась права. Мы – самогонщики. Весь этот бизнес нашел выражение в ровнехоньком прямом почерке Сесила, которым была выведена запись о «потере прибл. 5 000.00 долларов по причине уничтожения Мэри Кинкейд-Кэнон запасов спиртных напитков».

Солнце садится, и к тому времени, как я подъезжаю к большим каменным колоннам у начала нашей подъездной аллеи, в сумерках трепещут крыльями нетопыри. Я не спала прошлой ночью, у меня был длинный и непростой день, я мечтаю о свиных отбивных Нелл, и о горячей ванне, и о том, чтобы пораньше лечь в постель. Потом я заворачиваю на аллею и понимаю, что день еще не закончен. «Бьюик» Мэтти и шерифа Эрла припаркован у Большого Дома. Конечно, где же ей