Читать книгу - "Сестра печали и другие жизненные истории - Вадим Сергеевич Шефнер"

– Это Ирина, моя жена. Снимок не очень-то удачный, так она считает. Но другого не было, а сниматься уже было некогда.

– Симпатичная, – сказал я, чтобы хоть что-нибудь сказать.

– Конечно, симпатичная. Очень хорошая. Мне просто повезло.

– А мне вот не везет с женщинами, – сказал я. – Не могу найти свой идеал. Одна мне, правда, очень нравилась, но она вышла за одного дурака. То есть он не дурак, а просто несимпатичный парень.

– Ну, вы еще молоды. У вас все впереди. Вернетесь домой, познакомитесь с хорошей девушкой, женитесь на ней.

– Надо еще вернуться.

– Я уверен, что у нас все в жизни еще наладится, – успокаивающе сказал он. – А вот Поденщикова мне немножко жалко, знаете. Хороший человек, но одинокий, неустроенный. Он, видно, уже навсегда бобылем останется. Таким людям, наверно, тяжело на войне.

– Почему это? Наоборот, спокойнее.

– Нет, что вы! Он терпит лишения, подвергается опасности и знает, что, когда он вернется с войны, его никто не встретит. Вам легче – у вас еще все впереди. И мне легче: я знаю, что меня ждут.

– Какая сегодня погода холодная, – сказал я. – Хорошо еще, что дождя нет. В этом нам пока что везет… Надо вам все-таки идти Поденщикова сменить. Я бы за вас отстоял, да он порядок любит, сами знаете.

– Порядок любит, а по ночам чуть ли не до утра на посту стоит, нас не будит. Добрый он человек, только неустроенный. Вернусь домой – приглашу его в гости, пусть у нас поживет. Сына ему покажу, вспомним озеро это, бочки эти… Но, действительно, надо мне идти сменять его.

Ночь прошла спокойно. Поденщиков опять простоял на посту до самого утра и на этот раз поднял не меня, а Абросимова. Я проснулся сам, сбегал к озеру, умылся. Вода была холодна и мутна, видно, ночью дул сильный ветер. К берегу пригнало несколько бревен и досок, они застряли в камыше и тихо покачивались. Вид у них был такой мирный, будто война кончилась и они специально приплыли сказать мне об этом. У одного бревна на срезе была измалевана дегтем рожица – видно, ребятишки где-то баловались, еще до войны. Эта круглая рожица с круглыми глазами то уходила в воду, то выныривала и хитро поглядывала на меня. Я долго смотрел на эти доски и бревна, и мне все больше хотелось сделать из них плот и съездить на нем на затонувший лихтер.

Когда я вернулся к шалашу, Поденщиков уже проснулся. Очевидно, ему просто не спалось. Вид у него был хмурый. Он лежал перед костром, уткнувшись в свой атлас. Атлас был раскрыт на совершенно синей странице; всю страницу занимал океан, и только несколько темных точек виднелось на синеве – острова. Наверно, коралловые атоллы, – решил я. Мы проходили это в школе. Круглые острова с дыркой посредине, как бублики. Там растет несколько пальм, а корабли там не останавливаются, им там нечего делать.

– Что ж вы не спите? – спросил я.

– Не спится чего-то. Ешь похлебку. И сахар догрызай – сегодня нас сменят.

Я вдоволь наелся и сказал Поденщикову:

– Можно, я на лихтер съезжу? Из бревен плот сделаю и съезжу. Посмотрю, зачем им туда лезть понадобилось.

Я думал, он ответит, что нечего заниматься ерундой, и даже обругает, но он почему-то согласился.

– Езжай, – вяло сказал он. – Посмотри. А плавать умеешь?

– Ясно, умею. Только я плавать не собираюсь, я крепко плот сделаю.

– Идем, помогу.

Мы спустились к воде, я снял сапоги, гимнастерку и брюки и, засучив кальсоны, вошел в воду. Поденщиков срезал с прибрежного куста несколько гибких веток и в сапогах вошел в воду. Я подогнал к нему бревна и доски, и он ветками привязал две доски к двум бревнам. Получилось вроде буквы Н. Потом я подобрал себе весло – легкую длинную досочку. Встав на плот, я попробовал грести. Получалось неплохо. Только ногам от сырых досок было холодно. Я сбегал на берег, взял сапоги и обулся, балансируя на своем плоту.

– Отчаливаю! – крикнул я Поденщикову.

– Только долго, смотри, не валандайся! И не опрокинься, гляди! В такой воде судорога сразу схватит, не выплывешь.

– Не, ничего, – ответил я. – Плот – что надо!

Я не спеша греб к корме лихтера. Мне было легко и свободно, плот хорошо слушался меня и сидел над водой так низко, что казалось – он тут ни при чем, а это я сам иду по озеру. Как Иисус Христос. Бабушка, когда я был маленьким, читала мне, как он шагал по озеру, только я не мог понять, для чего это было ему нужно. Тогда, в детстве, я немножко верил в бога – пока жива была бабушка. Бог умер вместе с бабушкой, а я попал в детдом.

Озеро обступало меня со всех сторон, и земля была только сзади. Когда я оглядывался, то видел Поденщикова. Он стоял у самой воды с двумя винтовками – своей и моей. Но, наверно, он решил, что на наш пост не нападут, иначе он не отпустил бы меня на этом плоту.

Вот я приблизился к лихтеру и проплыл над затонувшим бортом. Дальше, к корме, оба борта постепенно выходили из воды, и я теперь плыл вроде как по маленькой лагуне. Вода, защищенная от ветра бортами, была здесь зеркально-гладкая, и я видел в ней свое отражение – отражение человека в кальсонах и нижней рубахе. А сквозь это отражение на дне, в открытом трюме баржи, проступали неясные очертания продырявленных затонувших железных бочек и каких-то балок и металлических листов с ромбическими насечками. Причалив плот к корме, я ухватился за свисающую над водой кромку обшивки и, подтянувшись на руках, влез на кормовую площадку. Здесь валялись какие-то серые промасленные тряпки, сломанный разводной ключ, старая автопокрышка с привязанным к ней ржавым обрывком троса. В стороне стоял небольшой разбитый ящик, я его пнул ногой – он не поддавался. «Мыло хоз. ядровое „Ленжет“», – было написано на ящике. И действительно, хоть ящик был изрядно разбит, но он был полон мыла. Я отодрал поломанную доску и стал вытаскивать мыло и класть его за пазуху. Оно было холодное и скользкое.

Теперь мне почему-то стало ясно, как все произошло. Конечно, я убил его – того, который с катера. Он подымал этот ящик, и в этот момент я его и убил. Никому я этого не смогу доказать, да это и неважно. Важно то, что я это знаю. Вот сюда он упал и лежал бы