Читать книгу - "Сестра печали и другие жизненные истории - Вадим Сергеевич Шефнер"

под дождями, выцвела под солнцем и так пропиталась по́том, что чуть ли не звенела, как стеклянная, – а прозвище так и осталось. Много времени спустя я увидел настоящую сойку. Действительно, это яркая птица. А тогда я занял у Пихлокаса до получки и купил себе другую парадную рубашку, не бросающуюся в глаза. Однако Веру я несколько дней подряд не видел. Я шел бродить по улицам, заходил в городской сад в надежде встретить ее – и все впустую. Но не было бы счастья, да несчастье помогло.

Начались вдруг дожди; доски, по которым мы вели тачки, стали скользкими. Однажды, обходя с тачкой угол котлована, где доски сходились под тупым углом, я «пролетел» поворот, и тачка увязла в размокшей земле. Шедший за мной «верхолаз» Кирюшенский стал помогать мне.

– За колесо бери, гомыра, за колесо, – командовал он, налегая на ручки. Но тачка поддавалась плохо. Наконец, мы поднажали и поставили ее на доску. В это мгновенье Вася Кирюшенский толкнул тачку вперед, и она опять соскользнула, а я не успел убрать руку. Ладонь попала между днищем тачки и доской, мне стало больно, я выдернул руку и закряхтел от боли.

– Ах ты змей – зеленые глазы! – выругался «верхолаз» и выправил тачку. Я сразу же повез ее: надо было торопиться, сзади выстроилась целая очередь.

К концу смены правая рука заныла, большой палец распух и посинел. Я пошел в медпункт, и мне там сказали, что перелома, к счастью, нет, но есть вывих, и дали бюллетень на три дня. Я с трудом переоделся и пошел домой. Всю ночь палец ныл, и я не мог уснуть от боли. Утром боль прошла, но спать уже не хотелось. Я пошел бродить по городку, забрел в сад. Там взошел на насыпную горку и вдруг с этой горки, в просвет между деревьев, увидел Веру. Я спустился вниз и подошел к ней. Вид у нее был грустный – будто она назначила кому-то свидание, а тот не пришел. Может быть, так оно и было. Уж очень нарядно выглядела она в своем зеленом платье с белым воротничком, в туфлях-лодочках.

– Вера, – сказал я, подходя к ней, – слушайте, Вера, пойдемте в кино.

– А что идет сегодня? – просто спросила она.

– «Черный каньон». Говорят, очень сильный боевик.

– Пойдемте, – неожиданно согласилась она. – Все равно ведь погода плохая, того и гляди дождь пойдет, – только в кино и сидеть. Да и что еще в нашем городишке делать?

Никогда бы я не осмелился пригласить ее в кино, будь я в обычном состоянии. Но после того, как я не спал, после того, как рука болела всю ночь, а к утру боль вдруг прошла, я чувствовал какое-то опьянение, какую-то легкость и смелость – будто все происходило во сне. И вот по безлюдной аллее пошли мы к длинному деревянному бараку, покрашенному желтоватой литопонной краской; здесь помещалось летнее кино.

– Почему вы не на работе сегодня или у вас выходные сдвинулись? – спросила она.

– Нет, у меня бюллетень – видите, рука перевязана, – ответил я.

– Бедный, бедный, – не то насмешливо, не то ласково сказала Вера, – надо быть осторожнее. Как это вы?

– Понимаете, электропередачу заело, я стал подъемный механизм чинить, и вот…

– Жаль, что я будущий торфяник, а не будущий врач, – сказала она. – А то бы взялась, ради практики, за ваше лечение.

– Правда? – спросил я.

– Правда, правда, – ответила она.

В эти дневные часы зал был почти пуст, только на передних скамьях сидело много детей. Когда герой фильма стрелял или дрался, они подзадоривали его криком, и тапер на эстраде, чтобы заглушить шум, играл вовсю. А когда герой гулял или целовался со своей девушкой, дети молчали, им это было неинтересно. И тапер тоже умолкал, и слышно было, как стучит дождь по толевой крыше кинобарака. Дождь-то все-таки пошел, и, выйдя из кино, мы встали под клен, чтобы не промокнуть.

– Вам понравился Фред? – спросила Вера. – По-моему, он очень красивый и вообще симпатичный.

– Знаете, я в мужчинах ничего не понимаю, – ответил я. – Мне вот Меджи очень понравилась. Что, если бы все на свете девушки были такими красивыми? Это был бы настоящий рай – и без всякого бога.

– Все девушки не могут быть красивыми, должны быть и некрасивые, – возразила Вера. – Вот, например, я…

– Но вы же красивая!

– Нет, это только вам так кажется, – мягко ответила она. – А на самом деле… Давайте побежим домой, этот дождь никогда не кончится.

Мы побежали – сперва по аллее, потом улицей, тихой и безлюдной, где вместо тротуаров проложены были деревянные мостки. И когда я бежал по этим мосткам, доски пружинили подо мной, будто хотели подбросить меня прямо в небо. Но вот мы добежали до нашей улицы, и Вера, розовая и запыхавшаяся от бега, негромко сказала мне:

– Теперь я пойду одна к дому, а то мама увидит нас или бабушка… Вы не обижайтесь.

– Что вы, я не обижаюсь! А вы завтра не хотите сходить в кино?

– Нет, завтра я не могу.

– Ну а послезавтра?

– Хорошо, послезавтра я могу.

Легкой походкой пошла она домой, а я остался стоять под дождем, не замечая его и не чувствуя. Даже если бы это был дождь из H2SO4 или HCl, которые я только что прошел по химии, – я и тогда бы, наверное, ничего не почувствовал. Я смотрел вслед Вере, а она, не оглядываясь, шла по тихой своей улице мимо одноэтажных домиков и высоких заборов, шла легкая, стройная, как зеленый стебелек.

Через день мы снова были в кино, уже вечером. Мы там и встретились, у кинобарака, как будто и не жили в одном доме. А еще через несколько дней, когда рука у меня зажила, мы пошли с Верой на реку, катались на лодке.

Вся жизнь моя переменилась, хоть внешне ничего не произошло. Вот так корабль пересекает экватор: как будто то же самое море вокруг и то же самое небо вверху – но это уже другая половина земли. Жить вдруг стало светло и легко, а заниматься – трудно. Ведь в праздник – не до ученья. Мы уже перешли с ней на «ты» и ходили под руку – но только вечером и только не по той улице, где жили. Она не хотела, чтобы нас видели вместе ее родители. Она их боялась, хоть и любила. Я не понимал, как это можно бояться человека и любить его одновременно; мне казалось, что можно или бояться и ненавидеть, или уж