Читать книгу - "Поздняя жизнь - Бернхард Шлинк"

заговорила она, не дожидаясь вопросов. – Ему, конечно, было бы приятней увидеть саму Уллу, но вы тоже своего рода весточка от нее. Он иногда смотрел на нее издалека… – Она устремила взгляд куда-то вдаль. – Когда она шла от автобуса к школе в Вальсроде или во время постановки «Медеи» в спортивном зале. А однажды случайно увидел ее на вокзале. Не скажу, что тоска по дочери свела его в могилу, но я знаю, что эта тоска его сломала. А еще… Не стану утверждать, что это жена и теща погубили его. Может, они и в самом деле в это верили. Но все это неправда, я уверена, я его знаю.

– Что – все?

Она с сомнением посмотрела на него:

– Как вы думаете, почему он никогда не виделся с дочерью?

– Я слышал только, что ему ни до чего не было дела – ни до хозяйства, ни до жены, ни до дочери, и в один прекрасный день – Улле тогда было полтора года – он просто взял и смотал удочки. Просто исчез. О том, что он жил чуть ли не в соседней деревне, я узнал лишь на прошлой неделе.

– Смотал удочки?.. Это они вам такое рассказали? Да они сами прогнали его. Пустили слух, будто он позарился на собственную дочь, и он решил, пока не поздно, обратиться к адвокату и подать жалобу в суд. Но адвокат сказал ему, что у него нет ни малейшего шанса против свидетельства жены и тещи. Ему навсегда запретили видеться с дочерью. Эгон не умел бороться. Ни с женой, ни с раком, который у него потом обнаружили. – Сначала она говорила со злостью, но потом в голосе ее осталась только печаль. – Он был самым добрым человеком из всех, кого я встречала в своей жизни. Но слишком мягким. – Она горько улыбнулась. – Я все говорю и говорю… А что вы хотели узнать?

– Все, что вы мне расскажете. Улла все эти годы была уверена, что отец не любил ее, не интересовался ею и оставил ее с легким сердцем. Она не понимает, почему он так обошелся с ней, и, когда она сказала мне, что хотела бы увидеть отца, я стал разыскивать его и нашел вас.

– Я никогда не задумывалась о том, какое зло они причинили девочке. Эгон не верил, что они и в самом деле такие злые. Он вообще всех считал добрыми и был уверен, что они его просто неправильно поняли. Он был очень трепетный. Не только самый приветливый и добрый, но и самый ласковый мужчина из всех, кого я знала. А те двое не такие. Вы же их знаете. Эгон говорил, что они очень толковые и работящие, заботятся обо всем, что им принадлежит, и обо всех своих близких. Но они холодные. Это правда?

Мартин едва заметно кивнул. Ему не хотелось говорить «да». Он всегда старался хорошо относиться к матери и бабушке Уллы, тепло реагировал на их стремление завалить их яблоками и картофелем, гусиным жиром и сливовым джемом, видя в этом знаки любви. Он не хотел их предавать. Для него это было бы еще и своего рода предательством Уллы, которая была мягче по характеру, но иногда в своей деловитости и трезвости становилась такой же, как мать и бабушка.

– Для двух женщин, наверное, нелегко вести такое хозяйство.

– Они сами это выбрали. Не надо было прогонять Эгона. – Она презрительно рассмеялась. – Может, он в один прекрасный день и сам бы от них ушел. И не говорите мне о бедных, несчастных женщинах, которые зачерствели сердцем оттого, что им самим приходилось пробивать себе дорогу в жизни… У меня для вас кое-что есть.

Она встала, вышла в соседнюю комнату; Мартин услышал звук выдвигаемого и задвигаемого ящика. Потом она вернулась с маленькой коробкой:

– Вот его сокровища. Может, это кое-что объяснит его дочери.

Мартин открыл коробку и увидел фото Уллы в младенческом возрасте, прядь волос с красной ленточкой и соску.

– Я в этом уверен. Большое вам спасибо.

Он встал. Она ожидала, что он попрощается и уйдет. Но его взгляд упал на металлическую доску рядом с холодильником, к которой магнитиками были прикреплены записки, квитанции, открытки, вырезки из газет и фотография мужчины и женщины.

– Это он?

– Да.

– Вы позволите?

Мартин подошел к доске и всмотрелся в лицо мужчины. Он искал сходства с Уллой, но его почти не было, если не считать волос, круглого лба и скул. Приветливое лицо с осторожным, даже робким взглядом, большим ртом и неуверенной улыбкой. Эгон Форк явно был не из тех людей, которых нужно опасаться.

– У вас не найдется лишнего фото для Уллы?

Ей хотелось поскорее отделаться от него, он видел это по ее лицу. А может, ей не жаль было расставаться с фотографией мужчины, который умер тридцать лет назад. Она подошла к доске, сняла фото и протянула ему:

– Всего доброго.

15

Не доезжая до Кирхбостеля, он свернул на полевую дорогу, остановился и вышел из машины. Все вокруг сияло и зеленело, перед ним расстилались поля, за ними темнел лес. Небо было голубое. А воздух! Теплый, но не по-летнему горячий, а проникнутый свежестью, волнующий, как ласка. Он прошел несколько шагов, радуясь желтизне одуванчиков, любви Эгона Форка к Улле, предвкушая радость Уллы от содержимого коробки. Потом пошел энергичнее, радуясь крепости своих ног. До леса было рукой подать, он уже слышал щебет птиц в кронах деревьев.

Когда на него вдруг навалилась усталость, он подумал: нет, не сейчас, только не сейчас, когда он чувствует в себе столько жизни, радуется окружающей красоте и наслаждается весной. К тому же ему еще нужно решить, навестить ли мать и бабушку Уллы на ферме. Он обернулся; нет, до машины ему уже не добраться. Он двинулся дальше в надежде найти в лесу подходящее место и полежать на листве. С трудом дотащившись до первого дерева, он сел на землю и прислонился спиной к стволу.

В этой же позе он и проснулся через пару часов. Ему было холодно, спину ломило. Тяжело поднявшись на ноги и преодолевая слабость, он потащился обратно. Ни о каком визите на ферму в этот день не могло быть и речи. В Вальсроде он остановился в гостинице, приятно старомодной, в которой ключ от комнаты украшал увесистый деревянный брелок с медным номером на торце, а в гостиничном ресторанчике сидели за столиками местные жители. Он заказал жареную колбаску с картофелем и капустой и кружку местного пива.

Интересно,