Читать книгу - "Поздняя жизнь - Бернхард Шлинк"

9

Может, это и есть то, что он мог бы сделать для Уллы? Не спрашивая ее согласия. Если он ее спросит, она ответит «нет» из уважения к матери и бабушке. Это можно сделать только без ее ведома. Или он тем самым предаст ее?

Время поджимало. У него оставалось пять недель; если он найдет отца Уллы, ему еще придется выяснить, значит ли для него что-нибудь Улла или нет, и только потом уже организовать встречу. А если эта встреча все же станет катастрофой?

Взрослые никогда не доверяют любви на все сто процентов. Так она сказала, и это было ужасно. Жить с такими взглядами? Не верить в любовь? Не верить тому, кого любишь?

Он позвонил коллеге, читавшему в университете уголовное право, тот дал ему телефон лучшего адвоката по уголовным делам, через которого он вышел на лучшее частное детективное агентство и тут же записался на прием. Он знал лишь фамилию отца Уллы и год, когда тот исчез из жизни ее матери и бабки. Этого было маловато, но все же достаточно, чтобы взять дело в работу. Он понимал, что гарантировать положительный результат никто не мог.

Когда его спросили, нет ли у него фотографии отца Уллы, он вдруг поймал себя на мысли, что вообще никогда не видел ни одного его снимка. Он мог понять, что мать Уллы не повесила в гостиной свадебное фото. Но и в альбомах с фотохроникой детства Уллы не было ни одной фотографии отца с ребенком. Ему показывала эти альбомы ее бабка. Она снимала внучку во время каждого путешествия, на каждом празднике, по случаю покупки каждого теленка, каждого сельскохозяйственного агрегата, документировала каждый этап ее развития. Она любила свой фотоаппарат, любила фотографировать; открыв для себя это увлечение в юности, она наслаждалась свободой выбора: это она решала, что запечатлеть, а что обойти вниманием, что увековечить, а что забыть, что из окружающего мира впустить в дом, а что оставить за порогом. Правда, окружающий мир был ей не так уж хорошо знаком; кроме своего районного центра, она была только в Берлине, в Париже и в Венеции, и в прихожей у нее висели ее собственные снимки Бранденбургских ворот, памятника Моцарту, Пантеона и льва святого Марка[8]. Может, она спрятала или уничтожила фотографии отца Уллы? Или вообще не снимала его? Потому что этот «абсолютный ноль» смотал удочки сразу после рождения Уллы или даже раньше? Может, это неправда, что он исчез, когда ей было полтора года?

Взрослые никогда не доверяют любви на все сто процентов. Существует ли какая-нибудь другая причина, кроме ее оскорбленной любви к отцу? Он не находил ответа на этот вопрос. Ее отношения с матерью и бабкой, брак с ним, связь с Гундольтом здесь точно ни при чем. Если он спросит ее о причине, она пожмет плечами и скажет, что не любит препарировать свои чувства и тем более не любит, когда их препарируют другие. А если он скажет: «Может, ты не веришь и в мою любовь к тебе и в свою любовь ко мне?», она попросит не отравлять их чувства психологией.

10

В субботу они с Уллой и Давидом поехали в Старую национальную галерею. Мартин подумал, что Давиду будет интересно увидеть живописные иллюстрации к историям, которые он ему рассказывал. Тот и в самом деле внимательно слушал его разъяснения по поводу Самсона и Далилы, Фридриха Великого, Шиллера в Веймаре[9] и «Ополченцев в дозоре»[10], но с еще большим энтузиазмом воспринял следующий номер программы – кафе с горячим шоколадом и пирожными. Мамины картины ему нравятся больше, заявил он, они интереснее.

Вечером, уже в кровати, он вспомнил картину с мужчиной и черепом.

– А зачем у него за спиной череп?

Мартин не сразу сообразил, что он имеет в виду «Автопортрет со Смертью» Бёклина[11].

– Смерть играет на скрипке. Она напоминает человеку, что он умрет.

– Почему?

– Почему она ему об этом напоминает? Потому что люди часто забывают о том, что умрут.

– А почему они не должны об этом забывать?

– Потому что они должны правильно использовать отпущенное им время и думать о важных вещах, а не о второстепенных.

– Ты сказал, что умрешь. Значит, ты думаешь о важных вещах?

– Пытаюсь.

– А какие дела важные?

Он рассмеялся:

– Ты меня совсем замучил своими вопросами!

Но Давид не видел в этом ничего смешного – он молча, с серьезным лицом смотрел на него и ждал ответа.

– Что важно? Мама, ты, наша компостная куча, все, что мы делаем вместе – мама, ты и я. – (Давид кивнул.) – У мамы на следующей неделе день рождения. Давай завтра дорисуем наши картинки?

– Давай. – У Давида уже слипались глаза. – Я тебя люблю, папа.

Мартин наклонился к Давиду и поцеловал его. Ему захотелось положить голову на подушку, рядом с Давидом, и забыть обо всем на свете, кроме счастливого сознания близости к своему ребенку. Он выпрямился:

– Я тебя тоже, Давид, я тебя тоже.

11

Освобождая на письменном столе место для рисования, он вдруг поймал себя на мысли, что до сих пор даже не подумал об «утилизации» своих вещей. Ведь это же, наверное, тоже одно из важных дел перед смертью? Первый этап «утилизации» перед переездом в дом престарелых, а второй – перед отправлением на тот свет? Он вспомнил пустые полки и шкафы в доме деда и бабки и их вопрос, не хочет ли он что-нибудь взять себе из оставшихся вещей. Это редуцирование живого организма дома до нескольких разрозненных фрагментов, предназначенных на раздачу или на выброс, показалось ему чересчур зловещим и наполнило его сердце печалью.

Он осмотрелся в кабинете. Если сейчас вызвать букиниста, пустые полки испугают Давида; лучше пусть Улла позвонит букинисту после его смерти. Папки со страховыми и прочими договорами, финансовыми бумагами, документами по налогам и субсидиям Улле понадобятся. Его старая корреспонденция и старые рукописи пусть себе и дальше лежат в подвале. Надо только разобрать содержимое стола и решить, какие бумаги и предметы оставить, чтобы Давид когда-нибудь их обнаружил, а какие – то есть почти все – отправить в подвал или в контейнер для мусора. Его одежду Улла утилизирует после его смерти.

Умирать первым в некотором смысле удобнее: не надо обременять себя «утилизацией». Он положил на стол альбомы с начатыми рисунками, карандаши, точилку и ластик. У него не получились рот и подбородок Давида и наверняка опять ничего не