Читать книгу - "Поздняя жизнь - Бернхард Шлинк"

– Как хорошо, что ты пришла…

– Я рада, что пришла. – Она прижалась к нему. – Розы потрясающие! Я еще никогда не видела таких красивых роз. И то, что ты меня любишь… Я часто забываю об этом. Мне кажется, что ты не должен меня любить. Что давно должен был разлюбить меня.

– Улла, Улла… Ты – мое солнце. Да, ты светишь не всегда, когда мне хотелось бы, но солнце есть солнце.

– Мне стыдно!

– Ты не обязана…

– Мне позвонила бабушка, – не дала она ему договорить. – Пятый или шестой раз за всю жизнь. Она сказала, неужели я не вижу, что с тобой, что ты умираешь. Велела мне заботиться о тебе и не отпускать тебя одного ни в какие поездки. Сказала, что ты хороший муж. Поскольку ты работал, я буду получать пенсию, на которую безбедно проживу до конца дней. Она была у какого-то консультанта из пенсионного фонда и говорит, что пенсия лучше, чем рента. Это, правда, не совсем по его части, но он уверял ее, что это так.

– Твоя практичная бабушка…

– Теперь ты понимаешь, что мне стыдно? Она права, ты хороший муж. Не потому, что всю жизнь работал и я буду получать пенсию. Дело не в этом. Я имею в виду другое. Ты меня простишь?

Он повернулся к ней, просунул ей под голову руку и притянул к себе, со сладкой истомой почувствовав ее груди, ее живот, ее запах.

– Моя усталость с каждым днем все сильнее. А сегодня из-за ибупрофена от боли в спине я совсем выдохся. Я хочу тебя… – Он взял ее руку и положил себе на низ живота. – Но не могу… Ты мне поможешь?

– Конечно.

Она улыбнулась, выпрямилась и склонилась над ним, стоя на коленях.

20

На следующее утро, когда Давид был в детском саду, Улла настояла на том, чтобы они вместе пошли к врачу.

– Я хочу слышать, что он скажет.

Он был против, но у него не хватило сил сопротивляться.

– Так, – сказал врач, – значит, боли уже начались. В верхней части живота? В спине?

Он поинтересовался аппетитом и пищеварением, взвесил его, прощупал живот и посмотрел в глаза:

– До сих пор вам везло. Будем надеяться, что и дальше все пойдет по благоприятному сценарию.

– Везло?.. – возмутилась Улла.

– Во-первых, я опасался, что боли начнутся раньше. Во-вторых, вы не сильно потеряли в весе, – продолжил он, загибая пальцы. – В-третьих, не утратили аппетит, в-четвертых, с пищеварением все в норме.

Он поднял руку с загнутыми пальцами.

– А как все пойдет дальше? – спросила Улла, на которую перечисленные плюсы не произвели впечатления.

Врач повернулся к Мартину:

– Я выпишу вам ибупрофен. Принимайте его два раза в день по шестьсот миллиграммов. Если боли усилятся – два раза по восемьсот миллиграммов. А еще – новаминсульфон, трижды в день по двадцать пять капель. И пантопразол для желудка. Дальше будет видно.

– Если я вас правильно понимаю, – спросил Мартин, – в обозримом будущем я сильно потеряю в весе, не смогу есть и у меня откажет пищеварение?

– Я уже сказал: дальше будет видно. Болезнь идет своим ходом. То, что слабость будет только усиливаться, вы уже поняли, а с болями мы как-нибудь разберемся.

– Болезнь идет своим ходом?

– Поджелудочная железа – жизненно важный орган. Ее заболевание может повлечь за собой нарушение функции печени и желчного пузыря. А это, в свою очередь, может привести к желтухе. У вас была желтуха?

Мартин кивнул.

– Ну вот, значит, вы в курсе. У вас опять будет желтуха, только в более тяжелой форме.

– Еще вопрос. Как долго я… короче, когда мне придется лечь в отделение паллиативной помощи или в хоспис?

Врач пожал плечами:

– Многие остаются дома, берут напрокат специальную больничную кровать и капельницу и получают паллиативную помощь на дому. Правда, когда дело доходит до проблем со стулом и мочеиспусканием… когда больной уже не в состоянии пользоваться туалетом, родственникам не позавидуешь. Тут каждый решает сам.

Они пошли по лестнице, медленно, ступенька за ступенькой, как он шел один в тот злополучный день, этаж за этажом, и он опять механически фиксировал зеленые цифры, обозначающие этаж, и зеленые двери.

– Я тебя не отдам ни в какую больницу, – заявила Улла, когда они сели в машину. – Сама справлюсь. Мы, деревенские женщины, двужильные. И бабушка, и мать, и я.

– Нам пока не надо решать этот вопрос.

– Нам не надо будет решать его и потом. Я его уже решила.

– Да-да, двужильные деревенские женщины! Я не сомневаюсь, что ты справишься – со мной, с капельницей, с уткой, с памперсами. Но может, для Давида все же будет лучше, если мы простимся, пока я в состоянии это сделать? – Он взял ее за руку. – Я и с тобой хотел бы проститься, пока еще могу. Не только из желания избавить тебя от этих мучений, но еще и потому, что хотел бы остаться в твоих воспоминаниях мужчиной, а не развалиной. Понимаешь?

Часть третья

1

Хороших недель получилось меньше, чем он рассчитывал: девять вместо двенадцати. Зато плохие, которые начались, оказались лучше, чем он опасался. Дальше будет видно, сказал врач. Дальше будет видно. С ибупрофеном боли были вполне терпимыми.

Он пока еще мог отводить Давида в детский сад и забирать.

– Ты дашь мне руку, большой мальчик? – спросил он сына на следующее утро после их разговора.

Давид смущенно рассмеялся, и они снова пошли, держась за руки.

Он пока еще мог вместе с Давидом заниматься компостной кучей, и они оба радовались, глядя, как Улла, стоя за плитой, с притворным отчаянием бросает пищевые отходы в специальное ведро, которое Мартин поставил на кухне.

Он пока еще играл с Давидом, укладывал его спать, читал ему книги. Он пока еще приходил в себя после очередного приступа усталости. Радовался весне, зелени, цветам, свежему воздуху, возможности ходить по улице без плаща.

Только мир как-то незаметно отделился от него. Его всегда интересовало то, что происходит в этом мире. Там все чаще и громче били тревогу, все больше шума поднимали по поводу зловещего изменения климата, войн и пандемий. Он уже давно воспринимал это так, как в молодости воспринимал угрозу ядерной катастрофы во время холодной войны. Словно день за днем, плывя по океану на пароходе, слышишь шум машинного отделения, и этот шум сначала действует на нервы, или чувствуешь под ногами стук машины и дрожание палубы и поневоле с тревогой прислушиваешься к этим звукам и стараешься ходить