Читать книгу - "Поздняя жизнь - Бернхард Шлинк"

долгим, круглым сроком, таким же круглым, как двенадцать месяцев, составляющих год, или двенадцать апостолов, ставших основой первохристианской общины.

Иногда у него появлялось чувство, будто усталость с каждым днем нарастает. Но он не был в этом уверен и гордился тем, что каждое утро преодолевал эту усталость, вставал, приносил Улле кофе в постель, будил Давида, готовил завтрак и отводил сына в детский сад. Его периодически валил с ног упадок сил. Но и это стало рутиной; он ненадолго выходил из строя, Улла помогала ему добраться до постели или до кресла, и ему требовалось некоторое время, чтобы прийти в себя. Может, и смерть так же свалит его с ног – смерть тоже становилась рутиной.

Они не забывали о своих новых планах: побывали в парке, покатались на «чертовом колесе» и на «русских горках», оставив испуганного Давида под присмотром кассирши; поплавали вместе с Давидом на прогулочном пароходе по озеру. Они то и дело ходили в кино, и он выбирал для ужина перед сеансом или после него маленькие итальянские рестораны, почти такие же уютные, как двенадцать лет назад.

Улла, как прежде, ходила в мастерскую и в галерею, а он проверял сценарий фильма об авторитарной Германии на предмет государственно-правовой корректности. Начатая статья о справедливости лежала на письменном столе, он время от времени заглядывал в рукопись, прибавлял одно-два предложения или записывал какую-нибудь мысль, но этим все и ограничивалось. Он с удивлением заметил, что его потребность закончить статью после письма к Давиду исчезла. Он готовил ужин, работал в саду; часто ему помогал Давид, и компостная куча росла. Однажды они нашли в саду мертвую кошку, которую загрызла и бросила лиса, и Давид спросил, почему существует смерть. Он смотрел на кошку, а думал о Мартине. У Мартина не было наготове удовлетворительного ответа, и ему не хотелось возвращаться к этой теме на следующий день, поэтому он решил написать то, что пришло ему в голову ночью. Бог, любовь, работа, смерть – этого было достаточно для его бритвенного письма.

Ты спрашиваешь, почему существует смерть. Тебе шесть лет. В шестнадцать, когда ты прочтешь эти строки, ты, конечно, уже будешь знать, что все, что живет, расходует свою субстанцию и энергию. Даже у неживых механизмов накапливается усталость материала, и они в конце концов разрушаются. И если бы люди не умирали, то на земле не хватило бы места для всех.

А еще ты, наверное, уже знаешь, что люди не просто старятся, а проходят определенные стадии жизни. Ты уже не ребенок, эту стадию ты прошел, ты юноша и находишься на следующей стадии. Так одна стадия следует за другой, и за образованием, профессиональной деятельностью, отцовством или материнством, выходом на пенсию, заботой о внуках в конце концов наступает старость. Чего еще ждать от жизни? Бесконечного продолжения старости? Человек, прошедший все стадии, получает от жизни все, что она может ему предложить. Жизнь состоялась, он готов к смерти.

Многие умирают раньше старости. Смерть приходит, когда приходит, – вовремя и не вовремя. Есть такой роман – мне сейчас не припомнить ни автора, ни названия; может, он когда-нибудь попадется тебе в руки и ты его прочтешь, – который посвящен жертвам несчастных случаев. Автор задается вопросом, следует ли считать и их жизнь «состоявшейся». И отвечает на него положительно. Я не разделяю его уверенности. Но из этого романа я вынес мысль, что нужно жить так, чтобы, независимо от того, когда придет смерть, жизнь можно было назвать состоявшейся. Это непросто, но попытаться стоит.

Смерть несправедлива. А что вообще справедливо? Ни Бог, ни любовь, ни работа, ничто из того, о чем я тебе писал. Кроме той справедливости, которую приносим в мир мы, люди. Возможно, справедливо сознательное решение принять смерть. Но жизнь того, кто выбрал смерть, не становится от этого состоявшейся. Помнишь сказку о бременских музыкантах, которую ты любил слушать? Всегда можно найти что-нибудь получше смерти.

Когда я сказал твоей матери, что мне недолго осталось жить, она вспомнила фильм, в котором мужчина, тоже обреченный на скорую смерть, записал видео для своего еще пока не родившегося сына. Хорошо бы и мне сделать нечто подобное, сказала твоя мать. Она запомнила только, что этот мужчина на видео настоятельно советует сыну никогда не бриться против шерсти. Один друг моего отца, балтийский немец-дворянин, рассказывал, что, когда ему было семь лет, его мать ушла от его отца и от него, оставив записку, в которой был всего один наказ: «Держись прямо и чисти зубы!» Интересно, брился ли сын того мужчины только по шерсти? Друг моего отца сказал, что всю жизнь держался прямо и чистил зубы.

В правила бритья я не верю. О чистке зубов мне тебе напоминать не надо, это у тебя уже вошло в привычку. А вот держаться прямо – очень полезно. И для тела, и для души.

Ты – мое счастье и моя радость, я тебя очень люблю.

Твой отец

Часть вторая

1

Во вторник Мартин решил преподнести Улле сюрприз и приехал к ее мастерской, чтобы где-нибудь с ней пообедать. Перед домом, во втором ряду, остановилась машина, из нее вышел мужчина, Улла выбежала из дома, бросилась к нему в объятия, они постояли так с полминуты, сели в машину и уехали.

Мартин поискал место, чтобы припарковаться, но не нашел. Это был оживленный, престижный квартал. Мастерская Уллы располагалась на последнем этаже шестиэтажного дома, в угловой комнате с панорамными окнами на север и восток, изначально, в 1900 году, устроенной как мастерская в квартире одного художника; позже ее изолировали и стали сдавать как отдельное помещение. Мартин объехал квартал и остановился перед чьими-то воротами.

В увиденной им сцене, похоже, не было ничего спонтанного. Мужчина, судя по всему, позвонил ей, сказал, что будет через пару минут, Улла через пару минут спустилась на лифте, он в тот же момент вышел из машины, и она выбежала из дома. Мартин никак не мог постичь произошедшее. Хотя что там было постигать? Он сам точно так же заехал за ней однажды – другой дом, другая улица; позвонил, и она через пару минут выбежала из дома. Бросившись в его объятия, она слегка согнула ногу в колене; то же самое она сделала и сейчас. Он не раз видел такое в кино.

Надо было ехать домой, но у него не было уверенности, что он сможет нормально