Читать книгу - "Поздняя жизнь - Бернхард Шлинк"

другого имени, он не желал и других мягких игрушек; Мишка был для него медвежонком и одновременно олицетворением всех остальных зверей. И для Мартина тоже. Радуясь соседству этого милого cпутника, он положил его под бок Давиду, заботливо укрыл обоих и тихонько лег на свою кровать.

Что еще было в его возможностях? Он уснул и проснулся с этим вопросом. Было уже светло, Давид спал беспокойно и должен был вот-вот открыть глаза. И тут его осенило. Они с Давидом соорудят компостную кучу. В детстве на семейном совете ему поручили взять на себя заботу о компостной куче, и это поручение принесло ему много радости. Он косил газон и сгребал граблями листву, следил за тем, чтобы все домашние отходы отправлялись на компостную кучу. Он целый год собирал компост, посыпал его костной мукой, укрывал землей, еще через год – за это время выросла еще одна компостная куча – просеял маленькой лопаткой через крупное сито, отделив от земли палочки и камешки. Как приятна была эта земля на ощупь! А как она пахла!

Он не сомневался, что Давид займется компостной кучей с азартом и усердием, будет увлеченно косить газон и сгребать граблями листву, с радостью щупать и нюхать полученную землю. Он снова представил его себе тинейджером. Вот он показывает своей подружке компостную кучу, немного смущенно, потому что компост не самое подходящее занятие для настоящих парней, но с гордостью, поскольку в совершенстве овладел этой садовой наукой. «Когда моему отцу оставалось жить каких-нибудь несколько недель, он научил меня делать компостную кучу». Это уже звучит лучше. И Давид сразу поймет, та ли это подружка, которая ему нужна.

23

Утром первая мысль Давида была о запруде, за завтраком он говорил только о ней, и ему не терпелось поскорее тронуться в путь. Потом он долго стоял и смотрел на дело своих рук. Полукруглый ковш, выложенный из камней, напоминал скорее дуршлаг: из щелей отовсюду били струйки; вода снова устремлялась в прежнее русло.

– Ты мне поможешь?

Они натаскали более крупных камней, усилили стены ковша и заткнули щели ветками. Оба работали не покладая рук; Мартин трудился почти так же увлеченно, как и Давид, стараясь при этом не принимать на себя руководство строительством. Это был проект Давида, он должен был выступать в роли и застройщика, и архитектора. Потом Давид опять долго стоял и смотрел, сначала робким, потом радостным и, наконец, гордым взглядом, как двойная каменная стена, «заштопанная» ветками, держит воду, образуя запруду. Правда, вода все еще пробивалась сквозь плотину, но цель была достигнута – крохотное озерцо заполнило ковш до краев.

– Классно у тебя получилось, Давид!

Он сделал несколько фотоснимков. Давид не захотел гордо позировать перед запрудой; он робко стоял сбоку. «Через год мы снова придем сюда и посмотрим, что стало с запрудой», – чуть не сорвалось у Мартина с языка.

– Как ни жалко расставаться с запрудой, но пора идти, – сказал он вместо этого.

Давид молча смотрел на свое детище. Потом выбил ногой и оттолкнул в сторону один камень, второй, третий, шагнул в ковш, не обращая внимания на то, что промочил ноги, расчистил русло, вышел из воды и посмотрел на бегущий ручей. В лице его Мартин не увидел ни досады, ни грусти; оно было спокойно. Пожав плечами, Давид подошел к нему и взял за руку, готовый идти дальше.

Они устроили привал там же, где и вчера. Мартин снял Давиду мокрые ботинки и носки.

– Хорошо, что светит солнце. Но мы не можем ждать, пока высохнут твои ботинки. А мои тебе великоваты.

– Я знаю.

Давид приставил свою ногу к ноге отца и рассмеялся.

Они сидели и ели последние бутерброды и яблоки, глядя на зеленые склоны в белых пятнах цветов и на озеро с маленькими островами. На этот раз красота не вызвала в Мартине грусти – ему было не до нее. Он с тревогой думал о том, сколько им еще идти до машины, простудится ли Давид и что скажет на это Улла.

В машине он снова снял с него ботинки и носки, включил печку, и вскоре ноги Давида согрелись.

– А зачем ты сломал запруду?

– Чтобы она сама не сломалась.

Значит, все, что недолговечно, должно быть разрушено? Как безжалостно и страшно! Откуда это у Давида? Неужели это его предстоящая смерть незаметно создала атмосферу разрушения? Он посмотрел на сына, восседавшего рядом с ним в своем детском автомобильном кресле, как король на троне. Может, компостная куча понравится ему, потому что это нечто постоянное, потому что ее можно снова и снова восстанавливать и добывать из нее землю? Он завтра же изложит Давиду свой план.

Уллы дома не оказалось. Она сообщала в записке, что в галерее вернисаж, а помощница подруги заболела и ей придется взять на себя ее обязанности. Что пицца уже в духовке, а в холодильнике – собственноручно приготовленный ею шоколадный мусс. И что ей не терпится услышать завтра утром рассказ о приключениях своих путешественников.

Когда Давид уснул, он снова сел за письменный стол.

Вчера и сегодня ты строил на ручье запруду. Это была не просто игра. Это был труд, и я поразился твоей целеустремленности и твоему терпению. Улле не нужно будет говорить тебе: «Не ленись! Старайся!» (Хотя это вообще не в ее правилах.) Скорее ей придется предостерегать тебя: «Смотри не перетрудись! Ты слишком много работаешь».

Я бы охотно поделился с тобой соображениями по поводу того, какое место должна занимать в нашей жизни работа. Мы должны отводить ей столько места, чтобы можно было решать задачи, которые мы берем на себя, заботиться о тех, кого нам доверила судьба, и не зависеть от других. Но какие задачи и сколько их мы должны брать на себя? У меня нет рецепта; я в своей жизни боялся пропустить задачи, которые стоят того, чтобы их решать, и на всякий случай брался и за те, которые этого не стоят. Может, мне следовало быть внимательнее? Не знаю. Я знаю одно и хочу, чтобы ты тоже это знал: я никогда не жалел о том, что любил ту или иную женщину и что эти женщины были для меня важнее всего остального и что я ради них отказался от каких-то задач или решал их спустя рукава. И что мне следовало любить больше, и не только женщин, чью любовь я принимал как нечто само собой разумеющееся, но и свою мать, когда она