Читать книгу - "Молоко и свинец - Last Dragon"

— Люблю.

— Вот и вспоминай их.

Петр закрыл глаза и задумался. Какое воспоминание согрело бы сейчас его? Ресницы слиплись от холода, и он попробовал отогреть руки своим дыханием, а затем вспомнил его улыбку, искреннюю живую, обнажившую тонкую щербинку в зубах, а не ту ее отутюженную и накрахмаленную версию, которую Артур дарил первому встречному. Каким бы он дураком был, если бы не попытался вызвать ее еще хоть раз. И так на границе между сном и смертью, жизнью и явью он вновь припомнил тот сон.

— Лучше примус купи. — замурлыкал в голове насмешливый голос. — ну же, вставай, голова чугунная, тебя ждут.

Петр открыл глаза. Где-то вдалеке зажегся огонек примуса, напоминая о том, что выход есть всегда. Подняв Лебедева, он медленно пошел за огоньком.

— Ну куда вы тычете? Да, так лучше.

Петр вошел на кухню и подпер плечом дверь. С веселой беззаботностью наблюдал он за тем, как Груня учила непонятливого доктора искусству приготовления леденцов. Они улыбались и шутили, разливая алый сироп по жестяным формам, чтобы тот застыл и принял форму белочек, звезд и петухов. Но смех оборвался, словно игла слетела с невидимой пластинки, как только Груня увидела его. Петр покачал головой, не дав девушке осмотреть свои раны.

— Погуляй пожалуйста, мне с товарищем доктором нужно кое-что обсудить.

Губы девушки задрожали, но более своей обиды она никак не выдала.

— Чай сами нальете, пирог на столе. — чопорно сказала она, надевая платок.

— Без тебя не начнем. — утешил ее Петр, но девушка его уже не слышала.

— Живой, значит. — сказал Артур, вытирая руки.

— А ты не рад?

Петр обошел вокруг стола, и встал напротив него, все еще продолжая улыбаться. «Береги платье снову, а честь смолоду» — вспомнилась фраза, на которой выросли десятки поколений. Сейчас он был готов порвать любое платье и опорочить любую честь, лишь бы получить свое. Слишком долго он думал лишь о долге, наступая на горло собственной песне, но всему приходит конец.

— Ты знаешь, что рад.

Артур взял один из уже готовых леденцов и попробовал его на вкус. Слишком сладкий. Бросив его на тарелку, он с любопытством смотрел на приближение Петра.

— А не боишься узнать, каким будет мое жела…

Закончить он не успел. Юноша обхватил его лицо руками и осторожно поцеловал. Каждое его движение было порывистым и осторожным, словно он никак не мог поверить, что целует не девушку, но уже преисполнился решимости узнать, чем отличается от этой другая любовь.

За всю свою жизнь Артур знал много таких холодных прекрасных юнцов, неприступных на вид, и каждый их душевный порыв он изучил словно нотную грамоту. Петр был похож и непохож на них разом. Увидев его впервые, Артур преисполнился веселого азарта, сулившего пускай и недолгое, но такое желанное удовольствие, пока отец в очередной раз его не нашел. В перерыве между войной со всеми ее ужасами и мерзостью, между голодом и побоями, между жизнью и смертью он словно заядлый меломан приготовился услышать ноты знакомой мелодии, но впервые в жизни услышал:

— Я тебя люблю… Ах, ты, черт, ты что творишь?!

Петр возмущенно потрогал укушенную губу. Артур вытер кровь с уголка рта и отошел в сторону.

— А сегодня я не обещал не кусаться. — напомнил он, но шутка упала на землю как опаливший крылья мотылек.

— Что на тебя нашло?

— Ничего. Садись и раздевайся, мне надо тебя осмотреть.

— Я жив, чего тебе еще надо? — возмутился Петр, но с готовностью стащил рубашку.

— Чтобы, ты и дальше жил, идиот.

Чуткие пальцы заскользили по груди и остановились на ребрах.

— Ай, холодно.

— Терпи. Да, так и думал: трещина. А с бровью что?

— Решил выщипать.

— Очень смешно.

Артур поднял его голову и осмотрел на свет. Юноша хитро прищурился и придвинулся чуть ближе, но маг не повел и бровью.

— Не отвлекай. — заворчал он, перехватив очередной многозначительный взгляд.

— Я вдохновляю.

— Так вдохновляй молча.

— Но я молчал.

Каждое прикосновение его было подобно лучам вечернего солнца: согревало, но не сжигало, подталкивало к кровати, шептало сладкие мечты. Артур терялся, не знал за что схватиться и начинал заново заживлять раны, попутно пытаясь не дать себя прервать очередному поцелую, но проигрывал снова и снова. Волшебные слова перекатывались словно волны, голубые, как его глаза, соленые, как вкус его пота. Шелковой удавкой скользили они по шее, острой иглой проникали под кожу, чтобы впрыснуть сладкий яд.

Артур провел рукой по ране, на которой осталась лишь белая полоска шрама и заправил за ухо растрепавшиеся волосы.

— Ну, как я выгляжу? — спросил Петр.

— Как тот, кого я люблю. — был ему ответ.

— Так докажи.

Глава 5. Молоко и свинец

Петр закрыл лицо рукой и тихо засмеялся. Надо же, как бывает, а он, дурак, столько лет коту под хвост… Хотя, нет, это только с ним так, с остальными не то. Если это проклятие, то он готов был быть проклятым тысячу раз. Если это болезнь, то он готов был болеть остаток своей жизни.

Юноша зевнул приподнялся на локте. В комнате было пусто, но он и не думал паниковать, чай не маленький — разберется. Так и оказалось: его проклятие нашлось на кухне, сидело себе за столом, шуршало чем-то как кот, и не думая оборачиваться на звук шагов. Предвкушая его испуг, Петр склонился над ним и, отведя волосы в сторону, поцеловал в белую шею, запустив холодные руки под батистовую рубашку. Артур не дернулся и даже не обернулся. С тихим шорохом жестяная коробочка скользила по столу, подталкиваемая то одной рукой, то другой.

Петр обошел стол и посмотрел прямо на него.

— Доброе утро. — сказал Артур, подняв голову.

Но не это насторожило Петра. Карие глаза гостя казались почти черными, а тонкий нос был словно присыпан белой пудрой. Из всех способов скоротать время перед рассветом, он выбрал кокаин.

— Доброе утро? — возмутился Петр. — Доброе утро, блять, ты что творишь?

Жестяная коробочка полетела на пол, извергнув из проржавевшего нутра белый порошок. Артур равнодушно проследил за ее полетом, и сцепил пальцы, чтобы те не дрожали, выдавая его с головой.

Жалкий огрызок ночи он посвятил тому, чтобы решиться уйти. Отец искал его, Артур это чувствовал и оставаться дальше, значило подставлять под удар всех людей в радиусе нескольких километров и, в особенности Петра. Но искушение остаться еще хотя бы ненадолго, продлить счастье, почувствовать себя любимым и любить