Читать книгу - "Из тьмы. Немцы, 1942–2022 - Франк Трентманн"

падение Филиппа Ауэрбаха, выступавшего за такую схему в Баварии, показало, насколько уменьшилось пространство для Wiedergutmachung подобного рода. В 1951 году он стал жертвой коррупционного скандала, а когда оказался в тюрьме, от него отступились и еврейские организации, и немецкие чиновники. Он признавался, что чувствует себя немецким Дрейфусом, и покончил с собой; в 1956 его посмертно реабилитировали21.

Реституция показала, как много немцев размышляли о добре и зле через пять лет после конца режима Гитлера. Отрицание преследований было укоренено глубоко, как и вера в то, что кто-то действовал достойно, совершая сделку. Одни утверждали, что евреям пришлось распродавать вещи, так как они оказались плохими коммерсантами, другие – что они выиграли от эмиграции, иначе они лишились бы жилья при бомбежках. Когда признавались нацистские преследования, зачастую это делалось для того, чтобы преуменьшить роль обычных немцев. Как писал некий комментатор, если бы они отказались покупать еврейское имущество, то “единственной дорогой для эмигрантов стала бы дорога в Аушвиц”22. Ирма Б. из Верхней Франконии в ноябре 1949 года написала письмо президенту Баварского парламента. Она только что получила предписание суда союзников вернуть принадлежащую ей ферму или заплатить за нее наличными. Она объясняла, что в 1938 году купила ее у владельца-еврея исключительно для того, чтобы помочь ему эмигрировать. Затем, в 1945 году, ферму конфисковали и передали в руки доверительному собственнику из Польши. “Сперва выгоняют наших беженцев [из восточных провинций], – писала она, – а теперь у нас отбирают дом и ферму в нашей стране. Не превосходит ли это методы Третьего рейха?” Как могут “нормальные люди” принимать такие законы и называть их “демократией”? Она и ее муж “помогли евреям и в некоторой степени спасли их жизнь, а теперь должны за это расплачиваться тем, что у них отбирают ферму”. Муж приложил к этому список, в котором скрупулезно перечислил повреждения, нанесенные ферме доверительным собственником, включая износ электрического насоса из-за повышенного потребления воды. Затем он добавил к этому убытки, понесенные им как членом нацистской партии от денацификации. В его моральном гроссбухе денацификация и Wiedergutmachung были равнозначны, и он не собирался дважды отдавать один и тот же долг23.

Те, кто пытался вернуть свою собственность, вступали в неравную битву, как показывает борьба семьи Розенталь за возвращение контроля над своей знаменитой фирмой по производству фарфора, находящейся в Верхней Франконии24. В 1933 году, предчувствуя насильственное слияние двух своих компаний, Филипп Розенталь передал 60 % акций своему зятю-“арийцу”. Год спустя Филиппа исключили из совета директоров. В 1937 году он умер. После войны его сын начал судебный процесс с целью вернуть собственность семьи. В течение двух лет совет директоров оспаривал заявку на реституцию. Он утверждал, что передача акций и другие операции были исключительно коммерческими действиями, ничего общего не имевшими с преследованием еврейских собственников нацистами. Не умер ли Филипп в своей постели и не пережила ли его жена Мария, католичка и “арийка”, правление нацистов без вреда для себя? У совета директоров были адвокаты, деньги и, главное, время. У него также были политические союзники, включая Людвига Эрхарда, будущего канцлера, поддержавшего их и лоббировавшего их интересы перед американской администрацией. В 1950 году, после двухлетней битвы в суде, Филипп Розенталь-младший согласился на компенсацию в миллион немецких марок для семьи, что составляло едва ли пятую часть от первоначальной суммы иска, плюс место в совете директоров для себя. У сына были энергия и ресурсы, чтобы сражаться. У большинства же эмигрантов и выживших не было ни того, ни другого.

В Австрии ситуация была еще печальнее, но хуже всего дела обстояли в Восточной Германии. Австрия играла роль жертвы и чувствовала, что ни реституция, ни репарации ее не касаются – разве союзники не объявили на Московской конференции в ноябре 1943 года Австрию первой свободной страной, павшей жертвой нацистской агрессии?

В советской зоне преследование евреев поначалу привлекало внимание. Группы жертв публиковали отчеты о том, что произошло в Варшавском гетто, и местные власти кое-где возвращали собственность жертвам нацистов. Но единственным регионом будущей ГДР, принявшим закон о Wiedergutmachung, была Тюрингия, первоначально занятая американцами. Когда ее передали Советам в июле 1945 года, подготовка закона шла полным ходом, и его приняли уже через два месяца. Некоторые сотрудники администрации Тюрингии считали своим “моральным долгом” не только возвратить похищенное имущество, но и компенсировать еврейским жертвам “потерю свободы и разрушение их материального существования”25. Советские власти не видели в реституции особого смысла. Однако его видел официальный уполномоченный – им был Георг Хаим, еврей, выживший в Бухенвальде. В 1933 году в Тюрингии жило примерно 3 тысячи евреев. К 1949 году было принято более 1 тысячи заявлений на реституцию. Из дел, достигших регионального суда, около двух третей было успешными, и несколько сотен объектов недвижимости возвратились к своим законным владельцам, преимущественно эмигрантам.

Впрочем, Тюрингия была исключением, и ее щедрость была недолгой. В 1948 году Пауль Меркер, член политбюро SED, и высокопоставленный чиновник Лео Цукерман даже набросали национальный билль по Wiedergutmachung. Внутреннее постановление ЦК партии воспроизвело множество доводов против компенсации: “еврейские эмигранты не принадлежат к рабочему классу”; “у эмигрантов не осталось никаких претензий – почему же мы должны выбрасывать на них деньги?”; “изгнанники тоже ничего не получают, почему евреи должны что-то получить?”. Рассуждать о претензиях еврейского государства было равнозначно признанию “претензий монополистов и владельцев трестов”. Меркера исключили из состава политбюро в 1950-м и двумя годами позже арестовали как заговорщика; реабилитировали его спустя еще шесть лет. Цукермана, одного из авторов конституции ГДР, допрашивали как “агента сионистов”; ему удалось перебраться в Западный Берлин. В 1951 году реституция в Тюрингии была остановлена.

Чистки в Восточном Берлине были частью антисемитских постановочных процессов в Восточном блоке, начатых кампанией Сталина против “безродных” космополитов-евреев в 1948 году. Каждого, кто поддерживал Wiedergutmachung, теперь клеймили как предателя, желающего отдать народное имущество классовому врагу. В 1952 году Аденауэр говорил Нахуму Гольдману, главе Конференции по материальным претензиям евреев, что Западная Германия примет на себя две трети из того, что требовали евреи, а оставшуюся треть выплатит Восточная Германия. Этого не произошло. Отто Гротеволь, тогда официальный глава ГДР, был настроен очень проарабски и осудил западногерманские репарации как финансирование сионистского империализма. Линия партии сводилась к тому, что Восточная Германия, выплатив репарации Советскому Союзу, и так отдала больше, чем была по справедливости должна. Честно говоря, в пересчете на человека Восточная Германия заплатила репараций в пятнадцать раз больше, чем Западная. Советы вывезли из Восточной Германии активы, эквивалентные 15 миллиардам