Читать книгу - "Из тьмы. Немцы, 1942–2022 - Франк Трентманн"

востоке щедрость имела свои границы. Старые коммунисты некоторое время злились, так как до 1965 года размер пенсии зависел от прежнего дохода жертвы. Говорили, что это было сделано, чтобы угодить евреям, работавшим адвокатами или другими высокооплачиваемыми специалистами, а не коммунистам – докерам или вообще безработным. В ответ на это Восточная Германия учредила эксклюзивный клуб героев-жертв. Если в Западной Германии к середине 1960-х число претендентов на Wiedergutmachung достигало нескольких миллионов человек, то Восточная Германия признала в качестве жертв нацизма только 25 тысяч человек; из них 15 тысяч были награждены медалью как “борцы с фашизмом”13. Для того чтобы стать членом этой элиты, нужно было пострадать от рук нацистов до 1945 года, а также доказать свою приверженность социализму после 1945-го. Борьба с фашизмом не прекращалась. Привилегированные жертвы дорого платили за свои пенсии, читая бесконечные лекции о своей антифашистской борьбе пионерам и делегатам партконференций.

Напряженность между коммунистами и социал-демократами, конечно, имела долгую предысторию, но почему социал-демократы сами не сделали больше для жертв в своих рядах? В конце концов, многие из них побывали в концлагерях, ссылке или подполье. Курт Шумахер, лидер партии, провел в нацистских лагерях десять лет. Отчасти причина была в том, что SPD, как и коммунисты, считала себя партией Сопротивления. Отсюда фокус на коллективе, а не на отдельных лицах. Объявив бойкот VVN, социал-демократы основали собственную Кампанию-группу социал-демократов, подвергшихся преследованиям (AG verfolgter Sozialdemokraten), но преимущественно для того, чтобы контролировать и сдерживать политику по отношению к жертвам. Еще одна причина состояла в том, что нацизм глубоко проник в старую рабочую среду. После войны во множестве семей из рабочего класса бывшие нацисты и социал-демократы сидели за одним обеденным столом. Wiedergutmachung было болезненной темой. Например, женщина, бывшая жертвой нацизма, умирает бездетной в 1956 году. Однако у нее был покойный брат и сейчас живы его дети, которые вступили в нацистскую партию после 1933 года. Должны ли они унаследовать ее требование компенсации?14 Наконец, для публики лагеря прочно ассоциировались с преступностью, что крайне затрудняло политзаключенным разговор об их опыте.

В битве за голоса избирателей обращение к жертвам нацизма было обязательным. Смертоносная эффективность нацистов была такова, что лишь малая часть их жертв оставалась в живых, и из них многие либо эмигрировали, либо планировали это сделать. В общей сложности в западных зонах оставалось около 300 тысяч немецких жертв – очень мало по сравнению с миллионами немцев, которые так или иначе несли на себе шрамы войны и считали себя первостепенными пострадавшими от нее. Другими словами, для рядовых членов SPD и их избирателей немногочисленные пострадавшие социал-демократы терялись на фоне лишившихся крова, семей военнопленных, инвалидов, солдатских вдов и беженцев. SPD пыталась переизобрести себя в качестве народной партии. В 1952–1953 годах, находясь в оппозиции, она обеспечила решающую поддержку Аденауэру в его соглашении с Израилем и Конференцией по материальным претензиям евреев. В то же время лидеры SPD знали, что среди ее членов идея репараций особой поддержкой не пользуется. Исследование 1952 года показало, что только 13 % членов SPD полностью одобряли Люксембургское соглашение между Германией и Израилем. Около 30 % поддерживали его, но считали суммы выплат слишком крупными. А примерно половина вообще не видела необходимости в Wiedergutmachung15.

Смену ролей, произошедшую в эти годы в политике отношения к жертвам, лучше всего иллюстрирует тема реституций. В 1933 году полмиллиона немецких евреев владели 16 миллиардами рейхсмарок (примерно 65 миллиардов евро сейчас). Вывезти за границу им удалось не более четверти этих активов. Остальное было либо “ариизировано”, либо конфисковано. Дома, картины, драгоценности, столовое серебро и мебель попали в руки немцев нееврейского происхождения, и в большинстве случаев – по ценам, намного ниже рыночных. В ноябре 1946 года государственный комиссар Баварии призвал всех, кто приобрел еврейскую собственность лично или через посредников, возвратить имущество жертвам. Многие призыву последовали или же договорились с владельцами полюбовно16. Но одно дело – призывать к подобным вещам, когда немцы подавлены и рядом с ними военная полиция оккупационной армии. И совсем другое – повторять то же самое после 1949 года, когда Западная Германия частично восстановила суверенитет и немецкие партии борются за голоса избирателей. За то, что в американской зоне около 60 % дел о реституции было завершено к 1951 году, нужно благодарить прежде всего американцев, заседавших вместе с немцами в высших апелляционных судах. В целом западные немцы за сорок послевоенных лет возвратили законным еврейским владельцам только 7 миллиардов немецких марок (около 3,5 миллиарда евро)17.

Реституция была политически взрывоопасна потому, что еврейская собственность прошла через руки такого количества немцев, что к этому отвратительному бизнесу оказались причастны миллионы. Во время оккупации немцам приходилось сдерживать гнев и во всем винить союзников. Однако после 1949 года этот гнев все сильнее обращался против немецких партий. Конечно, были случаи, когда партнеры по бизнесу или соседи платили своим друзьям-евреям приличную цену, чтобы те могли уехать и спасти часть своего имущества. Но намного больше было тех, кто воспользовался ситуацией и получил выгоду непосредственно или опосредованно, приобретя впоследствии такую “ариизированную” собственность по искусственно заниженным ценам. Именно эта группа “третьих лиц” оказалась особенно скандальной. Они жаловались, что к ним относятся как к ворам, хотя они вступили в коммерческую сделку с продавцом с намерениями, казавшимися им честными. Политики проводили различие между “лояльными” и “злонамеренными” покупателями. Консервативный Христианско-социальный союз Баварии (CSU), “сестринская” партия CDU Аденауэра, и либеральная Свободная демократическая партия (FDP) предупреждали, что реституция угрожает восстановлению экономики и самому принципу частной собственности. Мало кто признавал изначальное нарушение частной собственности, к которому были причастны представители всех слоев немецкого общества. Ассоциация лояльной реституции (Vereinigung für loyale Restitution) забрасывала письмами членов парламента. В январе 1951 года она доказывала, что на карту поставлена сама “судьба немецкого народа”. Если реституции не будут сокращены, Западной Германии грозит банкротство. Ассоциация прибегла к антисемитским образам, доказывая, что даже “благородно мыслящих евреев” “ужаснуло пятно «Wiedergutmachung»”, в то время как закон позволял другим “наживаться самым несправедливым и бесстыдным образом” и класть в карман “миллиарды, отнятые у обнищавшего немецкого Volk”18. Сотрудники налоговой службы постоянно получали письма о том, что евреи “по природе своей мошенники”19.

На самом деле пережившие нацизм евреи сталкивались с такой враждебностью и недоверием, что в 1947 году в Нюрнберге они отказались от предложенного американцами дополнительного мясного пайка, чтобы не спровоцировать антисемитскую реакцию20. В такой атмосфере еврейские группы начали возражать против предложений заставить нацистов платить своим жертвам непосредственно. Драматическое