Читать книгу - "Из тьмы. Немцы, 1942–2022 - Франк Трентманн"

они одновременно стремились сохранить представление о справедливой войне и “чистой армии”, преуменьшая преступления против гражданских и военнопленных. В Восточной Германии тех, кто поддерживал нацистов, заставляли публично заявлять о своем обращении в социализм, но сомнительно, что они были готовы признать свои преступления перед жертвами. Само число преступников и поддерживавших нацизм, с одной стороны, и массовое уничтожение жертв – с другой, сделало Германию намного более сложной сценой для переходного правосудия, нежели общества, пережившие гражданские войны и апартеид. Стоит помнить, что даже в Южной Африке заявления в Комиссию истины и примирения подали только 7 тысяч человек, а число амнистий составило всего лишь 849185. Большинство преступников шага вперед не сделали.

Немецкие суды тоже следовали духу примирения, но иначе. Здесь (как и в других европейских странах) фокусировались не на еврейских жертвах и не на индивидуальном наказании и раскаянии. Скорее нужно было показать, что общество как целое готово раскаяться, и дать второй шанс тем, кто был готов заявить о своих нацистских “ошибках”. При всех своих недостатках Западная Германия выигрывает в сравнении со своими бывшими нацистскими союзниками по нескольким пунктам. В отличие от Италии, в Германии Аденауэра реабилитация происходила в связке с запретом неофашистской политики. После 1945 года денацификация и временная потеря работы послужили для сотен тысяч немцев незабываемым уроком. В Японии американцы сохранили императора на троне и не отправили в отставку даже тысячу госслужащих. Здесь наказание военных преступников зашло в тупик в 1952 году186. Первоначально различия могли происходить от большего давления союзников на Германию. С уменьшением внешнего давления пустоты, однако, не возникло, так как на его место приходило давление внутреннее. В Западной Германии некоторые большие процессы состоялись поздно (Ульм/Einsatzgruppen – 1958; Франкфурт/Аушвиц – 1963–1965; Дюссельдорф/Майданек – 1975–1981), но они все же состоялись. Состоявшись же, они послужили обществу моральным уроком и даровали правосудие нуждающимся в нем. Многие в своих интересах пытаются задернуть занавес, отгородившись от прошлого; тем не менее он никогда не закрывается.

7. 3 мая 1945 г., за пять дней до капитуляции Германии, 9-я армия США заставила немецкого мирного жителя держать на руках тело русского младенца, убитого в марте того же года во время серии расправ над советскими и польскими остарбайтерами близ города Варштайн, Германия.

8. 5 мая 1945 г. немецкая мать закрывает глаза своему сыну, когда их заставляют пройти мимо тел советских и польских остарбайтеров, убитых в лесах близ города Варштайн.

9. Британские солдаты после освобождения концлагеря Берген-Бельзен заставляют женщин-надзирательниц СС хоронить тела убитых заключенных, апрель 1945 г.

Глава 4. (Некоторые) улучшения. Возмещение и искупление

20 сентября 1949 года Конрад Аденауэр вошел в зал заседаний бундестага, чтобы сделать свое первое заявление в качестве канцлера новой Федеративной Республики. Он заверил всех, что Бонн не станет вторым Веймаром. Новая демократия построена на более прочных основаниях: защита личных свобод, относительная автономия федеральных земель, уважение к парламентской оппозиции и социально ориентированная рыночная экономика. Война и “суета” послевоенных лет были настолько “тяжелым испытанием” и принесли столько “искушений”, что приходилось проявлять понимание к “некоторым ошибкам и упущениям” – так Аденауэр ответил на народную реакцию против денацификации, объединив действия при Гитлере с действиями при союзниках и определив “искушения” настолько расплывчато, что это могло значить что угодно: от торговли на черном рынке после 1945 года до оппортунистической поддержки нацистов. По словам канцлера, пришло время положить конец денацификации и двигаться дальше. Он заявил, что правительство рассмотрит возможность всеобщей амнистии. В зале раздались крики “Браво!”. “Пусть прошлое останется в прошлом (Vergangenes vergangen sein zu lassen)”, – сказал Аденауэр, и его правительство будет руководствоваться этим, но не потерпит никого, кто стал бы расшатывать основания нового государства. Он осудил недавние антисемитские инциденты как “недостойные и немыслимые” после “всего того, что произошло при нацистах”. Однако настоящим врагом демократии был коммунизм. Присутствовало намерение наказать тех, “кто действительно виновен в преступлениях, совершенных в национал-социалистическую эру и во время войны”, но не было ни единого упоминания евреев. Жертвами, которых Аденауэр признавал, были другие немцы: миллионы немецких военнопленных с “тяжелой судьбой” на востоке и их родные, “страдающие” дома; беженцы, изгнанные из своих домов или умершие, спасаясь от врага; лишившиеся крова из-за бомбежек, инвалиды, вдовы и государственные служащие, потерявшие свои места. Всех этих людей, обещал он, его правительство не обойдет своим вниманием1.

Только семь недель спустя в интервью, о котором он договорился с еженедельной немецко-еврейской газетой Allgemeine Wochenzeitung der Juden in Deutschland, чтобы рассеять туман непонимания вокруг того, что он сказал об антисемитизме, Аденауэр распространил свои рассуждения на еврейских жертв. Он сказал, что немецкий Volk намеревался “возместить то зло, которое от его имени было причинено евреям преступным режимом, насколько это возможно после того, как миллионы человеческих жизней были непоправимым образом разрушены [unwiederbringlich vernichtet]. Мы считаем это искупление своим долгом”. “Моральное искупление, – добавил он, – часть нашей работы по восстановлению законности”2.

Эти два утверждения – и их последовательность – создают основу для дальнейшего. Мы видели, как с основанием двух новых германских государств едва не прекратилось преследование преступников. Если для нас естественно думать о преступниках и жертвах одновременно – в конце концов, одни не могут существовать без других, – обе Германии подходили к этому вопросу иначе. Интервью Аденауэра содержало типичные образцы расплывчатых и пассивных конструкций, к которым прибегали немцы, чтобы не указывать на преступников, – того, что называли “грамматикой оправдания”3. О массовых убийствах говорилось как о “зле, причиненном евреям”, а все, кроме убийц, оставались безымянными или сливались в смутно определяемый “преступный режим”. Более того, продолжали упоминаться немецкие жертвы нееврейского происхождения. В своей инаугурационной речи Аденауэр удачно сделал пострадавшим от нацизма весь немецкий народ. Еврейские жертвы имели значение только в более широком контексте. Послевоенные немцы испытывали затруднения в том, чтобы указать на убийц, находившихся среди них. Преступления “во имя немецкого народа” редко совершались конкретными людьми, за исключением тех, кого характеризовали как “ненормальных” садистов. Непрямая формулировка, однако, не совсем уводила от истины. Будучи расплывчатой в отношении субъектности и вины, она явно признавала коллективное соучастие государства и его же коллективную ответственность за эти преступления. Как подчеркнул Аденауэр в интервью немецко-еврейской газете, его правительство считало репарации еврейским жертвам “своим долгом”. В этой точке Западная и Восточная Германия решительно расходились. Однако эта обязанность распространялась в