Читать книгу - "Работорговцы - Альберто Васкес-Фигероа"

на сваях посреди озера, окруженного высокими камышами, был настоящим лабиринтом каналов и закоулков, что делало его практически недоступным для врагов. Однако флотилия длинных пирог, управляемых двадцатью рабами, которых Куджами-Савани когда-то продал торговцу хауса, скрытно преодолела сложные пути лагуны и оказалась перед городом, когда почти все его жители спали под палящим полуденным солнцем.

Это была настоящая резня.

Через три часа кровь двухсот воинов йоруба окрасила каналы города в красный цвет, а бывший гордый и могущественный Куджами-Савани висел вниз головой в своем дворце, беспомощно наблюдая, как его тридцать жен и сорок пять дочерей подвергались насилию и избиениям.

На следующий день Мулай-Али приказал бросить его в большую клетку, подвешенную над водой, где двадцать голодных свиней рычали и визжали.

Куджами-Савани умирал почти полчаса, и это произошло, когда большая часть его тела уже оказалась в желудках животных. Даже три века спустя его смерть вспоминают как самую ужасную агонию, которую когда-либо переживал король региона.

С того дня озёрное поселение Ганвье стало первой столицей зарождающейся империи Мулая-Али, армии которой, всегда под командованием эффективного и решительного Иана Маклейна, всё глубже проникали на окружающие территории, откуда возвращались, ведя перед собой длинные цепи закованных в кандалы чернокожих.

Наиболее способным предлагали выбирать своё будущее, остальных обменивали на золото, ружья, порох и пушки, после чего незамедлительно начиналась новая разорительная экспедиция. Это в конечном итоге привело их к берегам Великого Нигера.

– Вот где наше будущее, – произнёс хитроумный шотландец, окинув взглядом огромное водное пространство. – Если мы останемся в Ганвье, то всегда будем лишь охотниками за рабами. Но если обоснуемся здесь, то построим настоящую империю, ведь это – артерия, питающая жизнь всего региона.

Мулай-Али понадобилось четыре месяца, чтобы решиться покинуть водный мир Ганвье, в котором он чувствовал себя комфортно. Когда же он наконец сделал первый шаг, это было вызвано убеждённостью, что если он не решится, его собственный народ оставит его на произвол судьбы в этом «хрупком озёрном королевстве».

– Когда ребёнок вырастает, ему нужны новые сандалии, – заметил мудрый старец, которого он привёз из Ибадана. – А если он не растёт, то вскоре закостенеет и умрёт. Если ты действительно хочешь быть королём, стань во главе своих армий и двигайся вперёд. Если нет, кто-то другой сделает это за тебя.

– Кто?

– Какая разница, кто? – проворчал старик. – Когда кто-то настолько глуп, что позволяет власти ускользнуть из рук, всегда найдётся другой, готовый её захватить. И, как правило, предательство никогда не приходит от того, кого ты подозреваешь, а от того, кого ты не ожидаешь.

– Думаю, моему отцу никогда не приходило в голову, что его «любимый сын» заточит его в собственном резервуаре для воды, – признал Жан-Клод Баррьер с едва заметной улыбкой, что было на него не похоже. – Как думаешь, он утонул или умер от холода?

– Ни то, ни другое, – отрезал старик. – Он умер, потому что Аллах решил, что его время пришло.

– Это я его туда запер.

– Но Аллах отнял у него жизнь. Помни это! Если Он не хочет, чтобы кто-то умер, даже ты не сможешь его убить.

– А что будет, если я прямо сейчас отрублю тебе голову?

– Значит, ты исполнишь Его волю, поскольку это будет означать, что Он решил, что этот день – мой последний.

– В таком случае, мне не придётся отвечать за твою смерть, так как это будет приказано свыше?

– Аллах не приказывает. Он даёт тебе свободу действовать, но, зная всё, знает, как ты поступишь.

– Значит, Он знает, пойду я на Нигер или нет?

Старик утвердительно кивнул.

– Знает.

– А ты? Ты тоже знаешь?

– Знаю.

– Аллах тебе это открыл?

– Вовсе нет. Ты сам мне это сказал. Если бы после столь долгого времени я не знал, как ты поступишь, у тебя не было бы причин держать меня рядом.

– Мне не нравится мысль о том, что кто-то, даже ты, знает заранее, что я собираюсь сделать, – заявил Мулай-Али. – Это делает меня уязвимым.

– Меня это делает ещё более уязвимым, – ответил старик.

Мулат внимательно посмотрел на своего старого наставника, обдумал смысл его слов и наконец коротко рассмеялся.

– Ты прав! – признал он. – Абсолютно прав!

Спустя неделю его «армии» покинули озёрное поселение Ганвье и начали долгий путь через джунгли, реки, болота, горы и равнины. Они избегали столкновений с хорошо вооружёнными войсками могущественного короля Абомея и крупных городов Ибадана и Бенина, что было явным указанием старца.

Воины Мулая-Али, во главе которых обычно шёл шотландец Иан Маклейн, сопровождаемый полудюжиной местных волынщиков, с боем прокладывали путь через земли йоруба, а затем и ибо. По ходу продвижения они захватывали как можно больше рабов и требовали от местных вождей полной верности, чтобы утвердить свою власть.

Пять тысяч отлично вооружённых воинов и шестьдесят пушек, которые зачастую приходилось переносить на плечах, представляли собой внушительную силу. Но их путь оставлял после себя только выжженные поля, сожжённые деревни и разрушенные семьи. Молодых людей сразу же заковывали в цепи, а стариков и детей либо убивали, либо оставляли на произвол судьбы в зависимости от настроения Мулая-Али.

Когда изнурительные переходы доводили носильщиков до полного изнеможения, Мулай-Али приказывал вставить им в задницу острый перец, чтобы те мгновенно поднялись. Если и это не помогало, он велел обезглавить их одним ударом мачете.

История утверждает, что за три века, когда работорговля достигла своего апогея, более ста миллионов африканцев так или иначе испытали её ужасные последствия. Хотя подтвердить эту цифру сложно, бесспорным остаётся то, что жестокость, проявленная мулатом Жан-Клодом Баррьером в его злополучном походе по землям Гвинейского залива, оставила неизгладимый след в памяти местного населения.

Мир, долгое время находившийся под властью ужаса, внезапно узнал, что значит навязать ужас уже запуганным людям в зверской попытке довести абсурдное насилие до абсолюта. До такой степени, что некоторые признавали: быть брошенным на зловонный корабль, чтобы отправиться умирать на другой стороне океана, само по себе было почти прекрасным освобождением.

В иконографиях культур ибо, фульбе, бамилеке и йоруба до сих пор можно найти резьбу и картины, на которых изображён Король Нигера, сидящий в кресле, которое несут на плечах двадцать рабов. В одной руке он держит копьё, а в другой – факел, как несомненные символы разрушения и смерти, которые оставались за ним.

Это было похоже на божественное проклятие, на настоящего архангела боли, который, спустя четыре месяца, добрался до точки, указанной шотландцем, и заставил рабов работать день и ночь над строительством величественной крепости. В конце концов, он установил на вершине пушки и провозгласил себя единственным и