Читать книгу - "Работорговцы - Альберто Васкес-Фигероа"

Мулай-Али никогда не знал свою мать, но всегда подозревал, что его отец, Гастон Баррьер, продал её, как обычную рабыню, как только она ему наскучила.

Правда, Гастон Баррьер продал всех своих любовниц и даже большую часть своих детей.

Их у него было слишком много!

Гастон Баррьер прибыл весной 1642 года в массивный и величественный дом Каса-Мар как всесильный администратор Марсельской Компании Западной Африки, и с того самого момента, как он сошёл на берег по скользким каменным ступеням, решил, что его оттуда вынесут только мёртвым.

В то время Каса-Мар всё ещё была современной и впечатляющей постройкой; настоящим средневековым замком, возвышавшимся над волнами, которые яростно били в его тыл, и над спокойными водами огромного залива, раскинувшегося перед ним, ведь она была возведена на гордом, одиноком островке, который, словно природный дозорный, господствовал над столь желанной Невольничьей Береговой линией.

Похожие форты были построены французами, голландцами, англичанами и португальцами вдоль всего африканского побережья, от границ пустыни до густых джунглей Анголы, но ни один из них не предлагал таких удобств для работорговли, как Каса-Мар, и ни у одного не было столь удачного расположения.

С толстыми и гладкими стенами высотой более тридцати метров, усеянными бойницами, из которых выглядывали угрожающие жерла более полусотни крупнокалиберных пушек, ни одна эскадра, ни даже армия самоубийц не смогли бы поставить ногу на неприступную крепость, так что Каса-Мар была сама по себе крошечным королевством.

Хитрый и амбициозный Гастон Баррьер сразу это понял и всего за год разорвал связи с материнской компанией, «короновав» себя единственным и неоспоримым монархом скалы: тех, кто был готов поддержать его, он подкупал, а тех, кто делал малейший намёк на сопротивление, сбрасывал со стен, развлекаясь зрелищем, как их разрывали акулы.

В конце концов он отправил эмиссаров к местным царёкам и арабским торговцам из глубин континента, сообщив, что готов платить вдвое больше за рабов, чем раньше, и дополнительно предлагать щедрую сумму за каждую красивую девственницу в партии.

В последующие годы тысячи молодых рабов прошли через «склады» грандиозной фактории, а сотни юных девушек – через гигантскую кровать корсиканца и его благодарных «подданных».

Это были славные времена. Корабли прибывали из Европы, гружённые вином, ромом, мебелью, серебряной посудой, золотыми гинеями, роскошными платьями и всем, что только мог пожелать человек, чтобы отправиться обратно с трюмами, полными первоклассного «чёрного дерева», после пары недель секса, смеха и веселья в роскошных залах на вид суровой крепости, внутренности которой напоминали скорее безумный бордель.

В этой прогнившей атмосфере вырос тот, кто со временем стал всемогущим Королём Нигера – в мире, где царили пьяные мужчины, обнажённые женщины и пары, совокуплявшиеся где попало; в мире упадка, коррупции и коллективного безумия, где действовали только два правила: всегда должно быть десять человек на страже на неприступной крыше, и никогда нельзя допускать, чтобы запасы пресной воды опускались ниже определённого уровня.

В этом последнем вопросе старый Гастон Баррьер был строго непреклонен, и единственный вход в огромный резервуар, вырубленный в скале, занимавший всю нижнюю часть крепости, находился в центре его спальни, и никому при любых обстоятельствах не позволялось туда попасть.

Крыши всегда должны были быть подметены, а водосточные желоба – чистыми, чтобы дождевая вода свободно стекала в резервуар, и если к началу засушливого сезона он не был переполнен, «чёрные» из дома отправлялись за водой к прибрежным рекам, ведь единственное, чего страшился корсиканец, – это того, что однажды может не хватить его обожаемой дождевой воды.

–В Африке смерть скрывается в воде, – повторял он снова и снова с одержимостью. – Смерть скрывается в воде, но эта вода меня никогда не убьёт.

Вдали от побережья с его комарами, в месте с относительно приятным климатом благодаря мягкому морскому бризу и продуманной конструкции: толстые стены и узкие бойницы, позволяющие воздуху свободно циркулировать, жизнь в Каса-Мар ничем не напоминала жизнь на континенте. Поэтому решительный корсиканец был более чем готов сделать всё, чтобы его владение оставалось, как и было, островом, отдалённым от мира.

И в самые жаркие часы самых знойных дней, когда даже слабейший ветерок не освежал внутренние помещения его огромного «дворца», он запирался в своей спальне, поднимал квадратный люк с массивным замком, ведущий к цистерне, сбрасывал туда верёвочную лестницу и погружался до шеи в прохладную, чистую пресную воду. Он любил оставаться в ней, пока кончики пальцев не начинали морщиться.

– Вот это жизнь! – проборматывал он, задремав, с затылком, опёртым на лестницу. – Вот это жизнь!

Ему особенно нравилось это купание, так как на дне этой цистерны он хранил тысячи золотых гиней, накопленных за долгие годы торговли людьми.

Плавать над своим золотом доставляло ему извращённое удовольствие. Ещё больше его восхищало спускать фонарь к поверхности воды, чтобы золотое свечение огромного количества монет, разбросанных по дну, отражалось и многократно усиливалось на чёрных каменных стенах.

Засыпал он затем, окружённый своими самыми ценными богатствами – водой и золотом, будучи уверен, что, пока он владеет ими, никакое зло ему не угрожает.

Его сын Жан-Клод – один из многих, рождённых от множества женщин, – однажды достиг возраста подростка. Он прекрасно понимал, что никто не имеет значения для его жадного отца, а сам он – всего лишь один из бесчисленных оборванцев, болтающихся по дворам и террасам в ожидании, когда в одном из пьяных угаров его отец продаст его одному из капитанов работорговых судов, с которыми тот часто устраивал шумные гулянки.

Он видел, как многие из его сводных братьев отправлялись в долгий путь без возврата, а сестёр, ставших «слишком использованными», дарили морякам или бросали на произвол судьбы на берегу. Поэтому он никогда не строил иллюзий о своём будущем, даже несмотря на то, что Гастон Баррьер не раз называл его своим «любимым сыном», поскольку его кожа была чуть светлее, чем у остальных.

Однажды грязный мальчишка осмелился спросить, где его мать. Смущённый корсиканец посмотрел на него так, как если бы перед ним заговорила обезьяна.

– Как, чёрт возьми, я должен это знать? – огрызнулся он. – Она всего лишь негритянка.

Мулат или чёрный – разницы не существовало. А если и существовала, то для хозяев Каса-Мар, все из которых были белыми, она не имела значения. Большинство из них были французами, даже самый жалкий из них верил, что прямые волосы и светлая кожа делают его полубогом в этом забытом уголке континента, населённого «вонючими варварами».

Понимая, что его будущее