Читать книгу - "Собрание сочинений. Том II. Стихотворения, напечатанные в периодике и найденные в архивах; заметки, статьи - Павел Николаевич Шубин"

подразделения, хорошо ли владеют наши солдаты своим оружием, достаточно ли мы изучили оборону врага и точны ли наши расчёты. Об этом думали пехотинцы, миномётчики, артиллеристы, пулемётчики.

Не отрываясь от карты, ещё раз проверял план наступления на знаменитую Рощу «Круглую» подполковник Яиров.

Наконец заговорила артиллерия. Это была лучшая музыка, которую когда-либо слышали бойцы полковника Полякова. Командиры не решались вернуть бойцов, взобравшихся на брустверы и с жадностью вглядывавшихся в сторону рощи, в сторону этого мощного опорного пункта врага. Все бойцы знали, что перед ними минные поля, толстые дерево-земляные валы, снеговые заборы, десятки дзотов, что по ним откроют огонь сотни миномётов, пулемётов, автоматов. Но ещё лучше знали бойцы, что за этой рощей лежит путь на Ленинград и что этот путь должен быть свободен. Таков приказ Родины, Сталина.

Артиллерийский гул достиг своей высшей ноты. Бойцы не выдержали и в едином порыве запели столь родную песню о родине: «Широка страна моя родная…» Пели все, во всех блиндажах, траншеях. Энтузиазм достиг наивысшего напряжения. И когда был дан сигнал «Вперёд, на штурм врага!», все, как один, поднялись и ринулись, как могучий вал. Рёв моторов танков ещё больше воодушевил бойцов, и они бежали впереди машин.

Батарея лейтенанта Прицепы катила свои пушки, стараясь не отставать от пехоты. Сержант Чемарев в тридцати метрах от дзота ударил бронебойным снарядом в амбразуру, и дзот замолчал навсегда. Огненные струи пулемёта Колчина ударили по врагу, притаившемуся за валом, и прочистили путь нашим стрелкам. Пулемётчик комсомолец Марохин был ранен, но не уходил с поля боя. Он даже не чувствовал своей раны и скосил из пулемёта 16 немцев.

Комбат Юняев ворвался со своими бойцами в рощу. Бой кипел в траншеях. Натиск на врага нарастал. Связь с командным пунктом не нарушалась ни на одну минуту.

Гордость за свою дивизию охватывала всех, когда политработники сообщали об успехах соседних подразделений и тем самым увлекали своих бойцов всё дальше вглубь рощи.

Это был подлинный штурм. Это был неудержимый натиск. Батальоны шли точно по своим направлениям, и командир дивизии знал в любую минуту положение каждого подразделения. Разведчики были начеку. Они охраняли фланги и всё время осведомляли командира дивизии о противнике.

Бойцы и командиры дивизии товарища Полякова нанесли немцам сокрушительный удар. В несколько часов они овладели самым мощным узлом сопротивления, на который немцы возлагали столько надежд.

Заслуги дивизии товарища Полякова перед Родиной оценены – ей присвоено звание гвардейской. Эта высокая честь завоёвана в боях за Ленинград.

В захваченном посёлке

(Фронтовая правда. 1943, 2 февраля) [в соавт. с М. Эделем]

Здесь были немцы. Мощные дзоты защищались смертниками. Никто из них не спасся. В посёлке уцелело несколько полуразрушенных домов.

Ревут мощные грузовики, гружённые мотками колючей проволоки, красными катушками трофейного кабеля. Многозвучный шум перекрывают голоса старшин, сзывающих своих бойцов к котлам с горячей кашей. На воющие вокруг мины не обращают внимания, и только утробный рёв тяжёлого немецкого снаряда вызывает на минуту тишину.

Бой, ночной, жестокий бой за высоту кипит всего в двух километрах.

Расправив чёрные усы, командир отдаёт приказ выдать бойцам консервы, водку, горячую пищу.

– Через два часа – атака, все должны поесть и отдохнуть.

Выходим из дома. Чуть светает. Вдали синеет высота. Бойцы стягиваются на исходный рубеж. Заметив это, немцы открывают бешеный огонь. Из-за укрытий высовываются шестиствольные миномёты и, проревев, снова скрываются.

Немецким «ишакам» немедленно отвечают наши «катюши». Полотнища пламени летят под крутым углом вверх, и грохот разрывов заглушает все другие звуки.

– Дают фрицам жизни! – говорят бойцы.

Гребень высоты и скаты её в огне и дыму. На сотни немецких пулемётов отзываются сотни наших; грязно-серый снег шевелится, кипит под неистовой силой свинца и осколков.

Бойцы молча поднимаются в атаку, сосредоточенно, грозно рвутся вперёд. Вот они уже заняли немецкие блиндажи на скатах высоты. Ещё яростнее начинают бить немецкие пулемёты. И снова подаёт свой мощный голос наша артиллерия, огнём и сталью разворачивая укрепления гитлеровцев.

На улице посёлка появляется на велосипеде могучий боец – в длиннополой фрицевской шубе поверх полушубка, в каске величиной с умывальный таз. Лицо его сосредоточенно и блаженно: трофеи занимают его. Тяжёлый немецкий снаряд рвётся рядом. Боец выпрямляет ноги, становится на землю, и велосипед под ним кажется игрушечным. Он бросает машину в сторону, снимает шубу и, машинально свернув её, поддаёт валенком, как футбольный мяч. Затем он поворачивается лицом к дороге и долго смотрит вдаль, на обозы, на подходящих бойцов. Теперь лицо его выражает нетерпение: он ждёт своих; он – как мог – убивал время до атаки, но развлечения под огнём исчерпаны, а приказа всё нет. Ему хочется уйти в бой, и только воинская дисциплина заставляет его дожидаться своего подразделения.

Через полчаса он, расстегнув гранатную сумку, с винтовкой наперевес ринулся туда, к высоте, и всю свою богатырскую русскую силу, всю ненависть и презрение к немцам вложил в свой удар по врагу.

Галина Петровна

(Фронтовая правда. 1943, 7 февраля) [в соавт. с М. Эделем]

Трое суток шёл бой. Трое суток прошло с тех пор, как Галина Петровна склонилась над первым раненым, прибывшим в её шоковую палату.

Раненых становилось всё больше, и нельзя было покинуть их, чтобы хоть на минуту закрыть глаза, отдохнуть. Шоковая палата! В неё попадают раненые, у которых почти нет шансов выжить. Их нельзя оперировать – они слишком слабы, их нельзя эвакуировать в госпиталь – они не вынесут дороги. Их кладут в эту палату в надежде, что неусыпная ежеминутная помощь врача вернёт их к жизни.

Надо иметь в сердце очень много любви к человеку, много сил и мужественного терпения, чтобы воевать со смертью сутки за сутками без отдыха, неотступно отстаивая драгоценную жизнь бойца, уже переставшего бороться с гибелью.

Мы говорили обо всём этом, когда Галина Петровна вошла в землянку и впервые за трое суток присела на свою койку. Она боялась помешать нашему разговору и всё же не выдержала.

– Вы знаете, моему самому трудному раненому стало чуточку лучше. – И смутилась: – Вы говорите, а я посижу немножко, я – тихо…

Закрыла глаза и, моментально уснув, упала с койки на пол. Мы бросились поднимать её. Она виновато улыбнулась:

– Простите, простите… Я пойду…

Вскоре она уже была в хирургической и молчаливым, страдающим взглядом вызвала оттуда врача Мгалоблишвили.

– Понимаете… Я всё сделала. Четыреста кубиков крови, физиологический раствор, впрыскивала сердечное… Всё сделала, но он, кажется, умирает…

Врач Мгалоблишвили пользуется в санбате огромным авторитетом. Это замечательный