Читать книгу - "Собрание сочинений. Том II. Стихотворения, напечатанные в периодике и найденные в архивах; заметки, статьи - Павел Николаевич Шубин"

не выносят ночи. Порой днём они молчат, но болотная ночь заставит их снять щиты и сетки с амбразур и стрелять, стрелять бесцельно и яростно, в тщетной надежде отогнать пулемётными очередями бессонную тревогу и страх.

И он выдвинул два подвижных наблюдательных пункта далеко вперёд, вплотную к немецким траншеям. Смелые до дерзости разведчики ползали под самым носом у фрицев, с разных направлений просматривая подозрительные высотки. Кроме того, каждая батарея оборудовала по одному основному створному НП и по одному боковому. Двуглазые объективы стереотруб с великим тщанием ощупывали свои участки, от кустика к кустику, от кочки к кочке, пристально и сторожко всматриваясь в каждый метр занятой немцем земли.

Ночная жизнь дзотов поминутно регистрировалась в журналах наблюдений. По следу трассирующих пуль, по стуку крупнокалиберных пулемётов, по тёмным пятнам амбразур, скорее угадываемым, чем видимым сквозь частую траву, засекались цели, достойные огня тяжёлого дивизиона.

Скоро на разведсхеме, группируясь у высоток, появились целые гнёзда вражеских укреплений, тщательно проверенных и пронумерованных. Увеличенные квадраты масштабной сетки, как тюремная решётка, накрыли их и сковали. Цели были неподвижны. По неподвижным работает большой калибр.

О том, как батарейцы дождались, наконец, команды «Огонь!» и как были подняты на воздух и смешаны с кровавой грязью полуторалетние труды германских военных инженеров, – можно написать поэму. Можно и просто сказать, что здесь, на земле нашей, нет больше ни дзотов этих, ни блиндажей. С ними покончили могучие многопудовые снаряды, с неумолимой точностью направленные в точечные цели трудным искусством разведчиков и огневиков тяжёлого дивизиона.

2. Разведчики

В блиндажик этот, врытый в бурую глину среди унылых болотных осинок, разведчик Соколовский ссыпался откуда-то сверху и вытянулся перед командиром дивизиона, хитро ухмыляясь.

Глядя на его улыбающуюся физиономию, капитан Глинберг сказал:

– Тут вот тобой товарищ майор интересуется.

Потом они – Соколовский и другой разведчик, ефрейтор Киселёв, только что прибывший с батарейного НП, – рассказывали.

Панорамснимок, с нарисованными на нём кривобокими, искалеченными деревьями, бугорками и странным, щербатым домиком, очевидно, не сразу скоординировался своими деталями с действительной местностью, зафиксированной пристальной памятью разведчика.

Соколовский закрыл глаза, как бы переводя жёлтые воронки и безрукие чёрные сосны в карандашный рисунок. Потом он уверенно показал на снимке бледно-зелёный бугорок, перечёркнутый красным крестом:

– Этот. Теперь-то он скапутился: три прямых попадания. А тогда жил. И как хитро! Работаю я на стереотрубе, вижу – дорога, мостик. Левее – бугорок. Это что за бугорок? Час смотрю, два – мёртвый, и только. Однако больно уж уютно расположен. Сзади – лес, по бокам – поляны, а впереди – лощина голая.

Ну, великолепный обстрел, а подход с тыла скрыт лесом. И я так рассудил, что, доведись мне, я бы на этом месте обязательно дзот соорудил, с парой пулемётов…

А немец – он какой?! Он – хитрый. А раз так, то бугорок этот непременно – дзот. Только подозревать – мало. Цель надо доказать. А как – вопрос. Думал я об этом два дня, и тут пришлось мне дежурить у стереотрубы вечером, когда солнечные лучи косые. Освещение для нас – великое дело. Бывает – облачко прикроет солнце, и увидишь то, чего при самом щедром свете не заметишь. Вот и тут так. Вечернее это солнце так осветило бугорок, что я на одно мгновение чётко увидел в нём амбразуру. Однако может ведь и померещиться, особенно когда два часа, не моргая, пялишься в одну точку.

Помогла мне какая-то пушка. У пехотинцев там была. Пушка эта поковыряла бугорок, снесла маскировку. И тут ясно дзот обозначился. А дальше – что ж, раз увидели, значит разбили.

– Всё дело в том, чтобы увидеть, – сказал Киселёв, – точно засечь цель – значит уничтожить её. Только это трудно. И я так думаю, что основная трудность для разведчика состоит в преодолении самого себя. Это не просто – с двухчасовыми перерывами сутками выстраивать вахту, ни на секунду не отрываясь от стереотрубы. И всё надо помнить.

Был однажды просто бурый кустарник. Я на него и не глядел. И вдруг, утром как-то, показалось мне, что он позеленел. Ну, совсем немного. А с чем его сравнить – прежний он или новый?.. Только с тем, что в памяти. Потом-то я разгадал, что это блиндаж, но для этого нужно было дождаться, чтобы кусты ещё раз чуть поблёкли и за ночь стали свежими, то есть чтобы фрицы ещё раз сменили маскировку. Тут нужно чёртово терпенье. А ведь это – не день, не два, а иной раз месяцами следишь за одним участком. Поленись на минуту, и пропустишь цель.

Мне как-то пришлось две вахты продежурить. Сам упросил сменщика. Ветер был, и заметил я, что в одном месте дымится песок. Вижу – место всё темней и темней становится: сносит ветер песок- то. Что бы это могло быть? Ночь настала, и до света ничего я не придумал. А утром смотрю – жёлтый ровный песок, и тёмного пятна как не было. Пошёл я на передний край, ползал от пехотинца к пехотинцу: «Не примечали, мол, вы чего-нибудь за этим песком?» – «Нет, – говорят, – ничего не видели». Наконец, один, повар, что ли, сказал: «Пушка там маленькая должна быть. Позавчера щи мне разлила, по нашему блиндажику ни с того ни с сего палила…»

Когда по этому песку грохнула наша батарея, я на левом боковом НП был. Толстеннейший двойной сруб оказался. До сих пор брёвна дыбором торчат. А то – песок и песок.

Или вот ещё – куст был. И просто он мне не нравится. Поведение его было нормальное. Посмотришь на него – плюнешь и станешь другие цели обрабатывать. А тут какой-то циклон зашёл, холодно стало. Проворачиваю я объективы ходом мимо куста, и что-то мне показалось, ещё сам не пойму. Навёл – куст как куст и туман вечерний, белёсый. Хотел уж бросить его, только вижу – в одном месте туман этот как будто поголубее, чем везде. Протёр глаза, присмотрелся – дымок. Ага, мать честная, фрицы! Замёрзли, стало быть. Ну, так я вас огоньком обеспечу. Угробили, в общем, кустик вместе с фрицами.

…Сердито зажужжал зуммер. Телефонист оторвался от трубки.

– Товарищ капитан, «Тайга» спрашивает, когда Киселёв и Соколовский освободятся.

– Скажи, вышли.

Разведчики встали и, чётко повернувшись, исчезли в смутном проёме блиндажного лаза. И за свирепым рёвом артиллерийского огня шагов их не было слышно.

Если тебе девятнадцать лет

(Фронтовая правда. 1943, 25 сентября)

Если тебе девятнадцать лет, а за окном – белая ночь, трава в