Читать книгу - "Собрание сочинений. Том II. Стихотворения, напечатанные в периодике и найденные в архивах; заметки, статьи - Павел Николаевич Шубин"

– Что, чин чинарём? – спросил довольный майор. – То-то! Штук десять таких оставили фрицы. В полной исправности. Да противотанковых столько же… Да полевых – три. Быстро бежали. Сходите посмотреть, тут недалече.

В сопровождении бойца мы идём к занятым пунктам. Узкая лесная дорога забита обозами: везут трофеи. Сбор их начался ещё вчера и до сих пор не закончен. На санях – мотоциклы, велосипеды, снаряды, рации, белые кипы шёлковых парашютов.

Отбитая деревня, в которой уцелел всего один дом, начинается немецким кладбищем. Штук полтораста крестов, наспех сколоченных из сосновых кругляшей, торчат из-под чёрного, усыпанного золой и мерзлой землёй, снега. Немецкие убийцы сентиментальны.

Обычно кладбища свои они украшают венками на хорошо выструганных крестах с трогательными надписями. Но, видно, не до этого было им в этот раз. Блиндажи их, поднятые на воздух нашей артиллерией, зияют чёрными провалами вдоль всей деревни. На каждом шагу – обуглившиеся автомашины. Немцы сожгли их, не успев увезти. Высятся рёбра огромных семитонных грузовиков чехословацкой марки «Шкода». Чёрные кузова пятитонок фирмы «Мерседес-Бенц»…

Здесь, в русских лесах и равнинах, гитлеровцы бросили снаряжение и боеприпасы, награбленные по всей Европе, чтобы замостить нашу землю железом и сталью. Но велика русская земля, могуч и неустрашим народ.

Застряли в сыпучих снегах бельгийские вездеходы с автоматическими зенитками, сделанными на французских заводах «Крёзо», провалились в сугробы крупповские пушки…

Возле полуразбитого сарая – штабеля снарядов, груды разноцветных ракет, горы железных пулемётных лент, тщательно набитых красноватыми патронами. А в самом сарае – полсотни трупов в синих грязных шинелях, с вывороченными рёбрами, раздавленными головами, скрюченные морозом, страшные, как химеры собора Парижской Богоматери.

Им уже ничто не поможет – ни немецкое нахальство, ни французско-чехословацкое вооружение… Девять танков, прорвавшихся на помощь к оборонявшимся, стоят вдоль железной дороги. Их взорвали наши сапёры. Десятый – удрал в лес. Но сапёры окружили его там. Танк встретили бутылками с горючим. Он пятился, огрызаясь пулемётами, как волк от стаи гончих. Кто-то забежал сзади и подложил под гусеницу мину. Взрывом танк положило на бок. Его уже успело запорошить снежком; в тихом лесу он выглядит странно и жутко, как панцирь какого-то гигантского допотопного слизняка.

Трупами немцев усеян лес, из сугробов торчат ноги, полы шинелей, и везде – по кустам, по тропинкам, по следам, разбежавшимся во всех направлениях, – валяются эрзац-валенки – войлочные боты на деревянной подошве, огромные, похожие на обрубленные слоновьи ступни. Сидеть в блиндажах, очевидно, в них ещё было можно. Но когда дело дошло до драпа – это замысловатое, но тихоходное оборудование, присланное заботливой родиной, фрицы без сожаления бросили в русском лесу.

Мы выбираемся на шоссе. Мимо на лёгких санках трусит майор Озеров.

– В баню! – кричит он нам. – Ну, а тут как – чин чинарём? Наша работа! Н-но, трофей, н-но!

«Трофей», припадая на одну ногу, уносит санки всё дальше, и мы уже не слышим, что кричит, повернувшись к нам, майор.

Пулемётчик Александр Гаранин

(Вечерняя Москва. 1942. № 52 (5493), 4 марта)

Он вырос так, как растёт дуб на трудной заволжской земле, – широкий и непокорный, обожжённый калёным прикамским ветром, суровый человек. Вместе с неистребимым желанием всё понять принёс он в армию железное упорство хлебороба. Хитрое устройство зенитного пулемёта недолго было для него секретом. Оно стало ощутимым даже мысленно, и каждая деталь в отдельности жила особой жизнью, как струна под пальцами музыканта.

И однажды, на раннем рассвете, тяжёлый самолёт проплыл над головой Гаранина. Гаранин знал, что за 20 километров от переднего плана границы кончаются пути для любых самолётов. И три ствола его пулемёта загремели, захлёбываясь огнём. Самолёт упал. К «пассажиру» пограничники отнеслись бережно: он был нужен органам НКВД.

1939 год прошёл в долгих походах, в боях под Тернополем, Львовом и Перемышлем, в огне Карельского перешейка, в яростных штурмах под Выборгом. И когда полчища немцев хлынули через границу, Гаранин сунул ложку за голенище, приладил за спину мешок и пошёл воевать.

Он встретился с немцами под станцией Кириши. Часть его прямо с ходу вступила в бой, и Гаранин впервые увидел немецкую пехоту. Она шла в атаку, горланя и ругаясь, непрерывно стреляя из автоматов. Вечером ко всему этому над немецкими цепями взлетали и долго стояли в воздухе зелёные и красные ракеты. Вся эта пиротехника Гаранину понравилась. Теперь он был хозяином отличного «максимки». И он мастерски укладывал ряд за рядом идущих на наши части пьяных германских горлопанов при свете их собственных ракет.

С тех пор бои; сколько их – не упомнить. Только отдельные эпизоды из пёстрого калейдоскопа событий удержались и проявились в памяти.

Под Малой Вишерой немецкий танк подполз к пулемёту. В упор с десяти метров бил он по Гаранину. Свинцовой струёй вынесло приёмник. Гаранин в ярости погрозил танку кулаком. Пулемёт молчал. Номерные вышли из строя. Сильными своими руками вытащил он «максимку» из боя, поставил новый приёмник. И пулемёт ещё поработал.

Под деревней Луга почти семь десятков фашистов свалились в снег, чтобы уже не подняться. Некогда раненный в левый глаз, Гаранин смотрел здоровым правым в прорезь прицела, всё так же беспощадно и зорко, короткими очередями сшибая перебегающих немцев.

За селом Гладь, во вражеском тылу, 50 автоматчиков ринулись на Гаранина. Четыре раза ходили они в атаку, и, может, десяток какой-нибудь из них уцелел.

В бою за деревню Горка отступающие фашисты наткнулись на его пулемёт, и больше полусотни их осталось в тот день на снегу.

Это были испанцы из «Голубой дивизии». Гаранин пошевелил одного сапогом: зачем этот молодчик с дюжиной имён пришёл на русскую землю? Кто его сюда просил?

Гаранин задохнулся от непереносимой ярости и сплюнул:

– Пёс!..

Немецкий обоз вышел из деревни в совхоз. Это был очень большой обоз. Товарищ Гаранина дал отсечный огонь, отжимая обоз от деревни, а сам он встретил его и, расстреляв лошадей, остановил. Из совхоза, накопившись за сараем, немцы по 10–20 человек пытались прорваться на помощь к обозу. Гаранин подпускал их метров на 200 и аккуратно укладывал на шоссе. Так длилось часа три. Пятнадцать раз выбрасывал противник группы по 15–20 человек. Ни одна из них не дошла до обоза. Гаранин успел расстрелять 40 лент.

С начала войны он вёл счёт убитым, потом сбился. Но если спросить его товарищей, они скажут, что много больше пятисот фашистов уложил пулемётчик Гаранин. Вот и вчера под деревней срезал он 25 немцев и трёх лошадей.

Майор Озеров придаёт пулемёт