Читать книгу - "Ё-моё! - Гарри Яковлевич Бардин"

class="p">Фильм «Слушая Бетховена» начал гулять по Интернету, где я его выложил. В комментариях читал много благодарных слов от моих зрителей из России, из Белоруссии. Мне это было очень отрадно, фильм нашел отклик.

Через полгода я с фильмом был приглашен в Лондон, где на престижном кинофестивале мне вручили гран-при «Золотой единорог».

В ответном слове, держа в руках «Золотого единорога», я сказал, что это, пожалуй, тот редкий случай, когда мужчина искренне рад, что ему наставили рога.

Борьба за человека

Когда оглядываешь историю России, понять брожение умов довольно сложно. Если Пушкин надеялся, что «Россия вспрянет от сна», то Ромен Роллан видел Россию «во мгле». Я за свою жизнь повидал ее разной.

С юных лет мне претило расхожее выражение «простой советский человек». Почему простой? Таким человека хотела видеть власть. Не рефлексирующего, не сомневающегося, не имеющего собственного мнения.

По формуле Сталина, он должен был быть винтиком или шурупчиком. Не дай бог личностью.

Простой человек должен был повесить над изголовьем кровати «моральный кодекс строителя коммунизма», заснуть в ожидании коммунизма, а утром по зову гудка отправляться на завод строить коммунизм.

В течение многих лет в головы вбивалась одна идеология, она шуршала страницами газеты «Правда», она вещала из экрана телевизора, где заставляли слушать «Ленинский университет миллионов».

Так власть пыталась из «простых советских людей» сотворить народную массу. Сейчас это выражение исчезло, но я-то помню. Покорная народная масса. Не многообразие индивидуальностей, нет! С ними чересчур хлопотно. С серой массой комфортнее. Проголосует, как надо. Потребует расстрелять того, на кого укажут.

Конечно, найдутся умники, вырожденцы. С ними, конечно, проблемы.

Но Сталин, эффективный менеджер, изобрел чудесный способ: нет человека — нет проблемы. Его не заботило, что будет после него. Что будет, когда умников не останется? Бабы новых нарожают? Дудки. При разгульном пьянстве на Руси чаще рождаются дураки.

Вот такие невеселые мысли посещали меня, когда я задумал фильм о формировании «простого советского человека». Тема была найдена, теперь осталось найти форму.

Немножко о профессии

Конечно, режиссура — странная профессия. В этой профессии невозможно сказать себе однажды: «Достиг я высшей власти!» Ты должен быть всегда в движении. Нельзя останавливаться. Снял фильм, получил за него все мыслимые и немыслимые награды — и забудь его! Не пытайся повторить свой успех! Это невозможно. Нужно перечеркнуть свой прежний опыт и начинать новый фильм с белого листа. Тщеславие — плохой советчик. Это я утверждаю без всякого кокетства. Как на духу!

Маяковский писал о том, что поэзия — «езда в незнаемое». А кино? То же самое.

Вот я придумал тему будущего фильма. О формировании не гражданского общества, а толпы. О том, как власть формирует толпу, удобную для себя.

Потом эту тему я должен понюхать, как дрессированный пес, сказать себе: «Ищи!» И искать. Как в сказке: «Найди то, не знаю что».

Иногда поиск затягивается, потому что хочется найти наиболее выразительную метафору. В такой период я не очень симпатичен для окружающих, потому что погружен в себя и непригоден для решения бытовых проблем.

На этот раз поиск продлился недолго. Я придумал конвейер, на котором штампуются «простые советские люди».

Движение конвейера должно быть медленным, сродни медитации. Оно должно завораживать.

И тогда пришла идея, которая повергла меня в ужас. Я замахнулся на «Болеро» Мориса Равеля. Именно эта тема, как никакая другая, должна была сработать на неотвратимость работы конвейера. Так как исторический процесс формирования советского человека шел с 1917 года, то название фильма сложилось сразу: «Болеро-17». Я нашел что искал. «Ищите и обрящете».

«Болеро-17»

Сначала о преемственности. На этот фильм я пригласил в качестве художника-постановщика Оксану Санакоеву, дочь моего друга и соратника Наташи Клен, о которой уже вспоминал. Оксана окончила ВГИК, я видел ее дипломные работы, поэтому уверовал в успешность своего выбора. И она прекрасно справилась. Спасибо!

На студию пришел замечательный человек — Давид Чачуа. Юрист по образованию. Как юристом мы им ни разу не воспользовались, так как задействовали совершенно другие его добродетели. У Давида прекрасное пространственное воображение, технические способности и золотые руки. Именно его руками был собран тот конвейер, который «работает» в фильме.

После съемок этот конвейер перевезли аккуратно на ВДНХ, где он и сейчас расположен в павильоне анимации. А Давид уехал с семьей в Германию, где работает юристом.

Уже сняв фильм, я прочитал, что Морис Равель, сочинив знаменитое «Болеро», предлагал сыграть этот шедевр оркестру на фоне работающего конвейера.

При его жизни этого не произошло. Должно было пройти много времени, нужно было грянуть Октябрьской революции, родиться мне, чтобы на студии «Стайер» осуществилась мечта композитора. Мечты сбываются. Правда, не сразу. Спи спокойно, Морис Равель.

Не могу не сказать о влиянии Марка Шагала на концепцию фильма.

В толпе, отштампованной на конвейере, идут два человека. Они отличаются от других. Нет, не внешностью, а непокорностью. Стремление к свободе ведет к преображению.

А любовь поднимает их над толпой и уносит вверх, как «Влюбленных» Марка Шагала. Куда? Бог весть. Подальше от несвободы.

В какой-то степени Дмитрий Медведев может быть моим соавтором, так как заявил когда-то: «Свобода лучше, чем несвобода!» Шутка. Но я ему поверил и снял фильм «Болеро-17». Берегите себя, Дмитрий Анатольевич! Может, еще что-нибудь подскажете…

Город солнца

Именно так можно было бы назвать мой следующий фильм, но я назвал его «Песочница». Я понимал, когда сочинял сценарий, что это наивная утопия. Человек слаб. Я тоже. Я верю в утопии.

Что побудило меня к созданию этого фильма? Острое ощущение социальной несправедливости в моей стране. Когда я читаю, что человек в России, получающий 40 тысяч в месяц, должен трудиться двадцать восемь лет, чтобы заработать столько же, сколько «зарабатывает» за один день известный олигарх. Это — не утопия. Это — реальность. Реальность вопиющая.

И я решил столкнуть разные социальные группы в одном месте — в песочнице. Разных детей в одной песочнице. В типичном питерском дворе-колодце.

Что грело душу? Весь фильм во дворе — это довольно мрачно, но, когда конфликт между детьми завершается миром, то под «Прелюдии» Шопена дома отклоняются, открывая детям и нам очищенное от туч голубое небо.

Наивно? Конечно! Я и не скрываю. Это всего-навсего мечта, а мечта не может быть мрачной.

Да, я надеюсь, что когда-нибудь мы, преодолев все невзгоды, откроемся миру своей лучшей стороной. И мир откроется нам.

Фильм был закончен, и киностудия «Союзмультфильм» попросила меня продать им права на эту картину. Я продал, чтобы