Читать книгу - "Сестра печали и другие жизненные истории - Вадим Сергеевич Шефнер"

Все трое – и отец, и мать, и Аннушка – попеременно дежурили у постели. Когда больной пробуждался, перед тем как снова впасть в забытье, он видел в сумраке зашторенной комнаты знакомые ласковые и серьезные лица, и ему на минутку становилось легче. Но вот опасность миновала, и Петр Степанович улетел на север; он и так просрочил отпуск.

Когда Елена Семеновна провожала мужа на аэродром, он сказал ей:

– А знаешь, Николай наш помягче стал после болезни, поласковее. Ты уж, Лена, побольше на него внимания обращай.

– Ах, Петя, разве я о нем не забочусь! Ты ведь видел здешних детей, ни у одного такого стильного морского костюма нет, как у нашего. Или вот…

– Не в костюмах сила, – перебил ее муж, – ты душевнее с ним будь, ласковее.

Петр Степанович задумался, хотел сказать еще что-то, но уже готов был к отлету самолет, пора было прощаться, и ни о чем серьезном говорить уж было нельзя.

Коля поправлялся, но был еще слаб. Им владела радость выздоровления; он умилялся по пустякам, был то восторжен, то грустен. В голову ему приходили неожиданные мысли.

– Мама, правда, когда выздоравливаешь, все по-другому кажется, как будто когда первый снег выпал?

– Странное сравнение, – улыбаясь, отвечала Елена Семеновна. – К счастью, здесь и зимой снега не бывает. Ну а что от тебя передать папе?

Она складывала листок и, встряхнув флакон «Красной Москвы», проводила стеклянной пробочкой по краю письма. Потом вкладывала в конверт и первым делом писала в левом верхнем углу – «авиа».

– Я, мой мальчик, на почту схожу, ты не скучай; Аннушка будет все время рядом. После почты, может быть, и на пляж зайду, позагораю немного. А то приеду домой, а папа скажет: «Что это ты белая как сметана!»

Часами смотрел Коля в окно на море. Усердно меся винтами густую, теплую воду, ползли у берега местные пароходики; как мотыльки, присевшие на волну, белели косые паруса яхт; за пирсом, где черной радугой висел над водой подъемный кран, будто большие белые полуботинки, стояли рядом два теплохода, и иллюминаторы их были как дырочки для шнурков; совсем далеко, где без шва приварено было к воде выцветшее от зноя небо, виднелся большой корабль.

И море, море…

Однажды Елена Семеновна сказала:

– Знаешь, Коля, ты уже почти здоров. Аннушка за тобой присмотрит… Я сегодня созвонилась с папой, ему очень трудно сейчас, опять на него много работы навалили. Ты же знаешь, ему там и стакана чаю некому подать; без меня он как без рук. Ну, какой подарок тебе привезти?

И она улетела.

Николай совсем поправился и все время проводил на берегу моря. Он сдружился со здешними ребятами, купался с ними, ловил бычков. Он загорел и окреп. В ту пору был он еще впечатлителен, и море изумляло его, подавляло. Он приходил домой, и ему не с кем было поделиться этим огромным морем, некому рассказать о нем. Аннушка была стара, и море ее не интересовало. Николай сидел на крылечке и вспоминал, что во время войны, когда он был совсем маленьким и когда находились они в эвакуации, жилось им плохо и голодновато, но мать относилась к нему по-иному: внимательнее и нежнее. Когда долго не было писем от отца с фронта, она плакала, обнимая Колю, и говорила: «Не дай бог, не дай бог!» – хотя Коля знал, что ни в какого бога она не верит. А когда приходило письмо или сводка с фронта была хорошей, мать становилась веселой, целовала Колю и говорила: «Скоро все будем вместе!»

Да, тогда все было по-другому. И мать была проще и добрее, и отец казался роднее и ближе, хоть тогда до него были тысячи верст. А теперь…

Школьные месяцы сменялись дачными месяцами. Николай учился уже в десятом классе, уже вступил в комсомол. Был он неплохим товарищем и честным комсомольцем, добросовестно и старательно выполнял поручения. Одноклассники уважали его и даже любили, но с оттенком какой-то непонятной жалости, хотя жалеть-то уж его было не за что: это был способный, развитой и физически сильный юноша.

– Хороший парень, но закупоренный какой-то он, – сказал однажды о нем Вася Терентьев и сделал неопределенный жест.

И все с этим согласились.

Все лето после выпускного экзамена он сидел за книгами, готовясь в институт. В свободное от занятий время выучился водить машину, получил права и иногда, попросив у отца его «Победу», выезжал за город.

– Напрасно ты доверяешь ему машину, – говорила мужу Елена Семеновна, – мало ли что может случиться.

– Ничего не случится. Тут важны хорошие нервы, а у него они как канаты. Даже слишком крепкие.

– Да, удивительно сдержанный. И в кого он такой? Ты прав, с ним ничего не случится.

И ничего не случалось.

Сдав приемные экзамены, Николай перешел жить в студенческое общежитие. Основания для этого были: институт помещался в противоположном от дома конце города, собственно уже в пригороде; ездить туда было очень далеко. И все же, когда Елена Семеновна вошла в опустевшую комнатку сына, в душе ее возникло сожаление и смутное чувство какой-то ошибки. «Не так должно все это быть, не так», – подумала она.

Было что-то оскорбительное в этом уходе: так покидают гостиницу, наемную квартиру, но не родной дом. Не по-домашнему аккуратно застелена была постель, ни мусоринки не было оставлено на полу, ни единой тетрадки, ни единого листка бумаги не лежало на столе; холодно-розовые, невыгоревшие цветы, которых годами не касался солнечный свет, виднелись на обоях в четких прямоугольниках, оставшихся от открыток, еще недавно висевших на стене.

Переселившись, Николай не забыл родителей. Нет, он регулярно посещал их по воскресеньям, а летом приехал погостить на дачу. Дача была все та же, только сарай был переделан под гараж да проведен телефон.

Елена Семеновна загорала на берегу озера, ходила в лес. Ела мало, чтобы не располнеть, и часто звонила по телефону мужу в город. Загорелая, в холщовом костюме, в марсианских дымчатых очках – от солнца, она казалась себе молодой, легкой, статной.

Приезду Николая она обрадовалась:

– Как хорошо, Коля, что ты приехал. У папы много работы, он сейчас объект сдает. Но завтра обещал быть. Приедет поездом. Ну а как твои успехи?

После обеда Николай пошел побродить.

Поселок разросся, на берегу озера было людно и весело. Ивы, на ветви которой он когда-то сидел с Ленькой, Николай не нашел, на этом месте стояла теперь вышка для прыжков в воду.

Когда он вернулся на дачу, Елена Семеновна сидела в садике и читала