Читать книгу - "Сестра печали и другие жизненные истории - Вадим Сергеевич Шефнер"

в мокрых трусах сели на теплую, широкую ветвь, свисающую над землей. Мимо шла пожилая женщина; увидев ребят, она вздохнула и подошла к ним.

– Сиротки вы мои, ишь, как птенчики сидят, – ласково сказала она и, погладив ребят по мокрым головам, полезла в корзинку и сунула в руку каждому по ватрушке. – Кушайте, ребятки. Домашние-то вкуснее.

– Тетенька-то подумала, что и ты воспитанник, – сказал Ленька, доедая ватрушку.

– Ну и что ж, – удовлетворенно ответил Коля, – что я, хуже тебя, что ли!

Но население детдома редело. Ребят усыновляли. Приезжали незнакомые люди; точно родного, но потерянного и вновь найденного сына, по каким-то необъяснимым приметам выбирали они «своего», милого их сердцу ребенка. Это отнюдь не всегда был хорошенький или лучший по поведению ребенок. Уехал с новыми родителями, пришедшимися ему по душе, и драчливый, шумливый Ленька. Тогда, однажды под вечер, Коля проник в детдом и улегся на пустующую Ленькину койку, сказав ребятам, что он будет теперь детдомовцем. Ребята не выдали, но воспитатель быстро обнаружил лжевоспитанника и, подивившись на причуду, строго велел ему идти домой.

Аннушка еще не успела хватиться его, но в этот вечер, как назло, приехала Елена Семеновна.

– Где ты пропадал, Коля? – спросила она.

– Известно где, – ответила за него Аннушка, – с детдомовцами. Одному-то скучно.

– Ты должен перестать ходить туда, Коля, – ласково сказала Елена Семеновна. – Я знаю, дети там хорошие, но не забывай, что у тебя есть родители, которые о тебе заботятся. Могут подумать, что мы тебя держим в черном теле. Имя твоего отца многим известно; нехорошо, если о нас пойдут толки.

– А ты надолго, мама? – спросил Коля.

– К сожалению, нет, мой мальчик. Завтра я снова еду в город. Ты ведь знаешь, как папа загружен работой, а без меня он как без рук. Ну, что тебе привезти?

Быть может, Елена Семеновна несколько преувеличивала значение своей помощи мужу, но она искренне любила его. Она окружала его заботой, оказывала тысячи мелких услуг, потакала маленьким слабостям; все это требовало времени. Возможно, примешивался тут и подспудный расчет: годы ее идут, а там, на работе у мужа, много молодых женщин, девушек. Взять хотя бы чертежниц…

Когда-то Коля любил отца, но со временем возник в нем одинаковый холодок и к отцу и к матери. А тогда, в раннем детстве, он часто пробирался в отцовский кабинет. Это была небольшая комната, уставленная шкафами с техническими книгами; на одном из шкафов стояло чучело белки, неизвестно зачем и как попавшее туда.

Петр Степанович сидел здесь по вечерам за письменным столом, заваленным ватманами и синьками, тут же лежали раскрытые справочники с непонятными значками и цифрами. Рядом стояла чертежная доска на тоненьких скрещенных ножках.

– Пришел, пожаловал, – улыбаясь, говорил отец. – Сиди, но, чур, не мешать!

Коля садился на стул возле шкафа с белкой и смотрел на отца. Тот делал какие-то расчеты на полях чертежей; иногда брал логарифмическую линейку и, тихонько посвистывая, осторожно вел визир по ее желтовато-белой и блестящей, как клавиша рояля, поверхности. В ведении отца было много прекрасных вещей: гигантской буквой «Т» висела на стене рейсшина, рядом с ней, тоже похожие на буквы, но на буквы прописные и потому непонятные, висели лекала; на столе в синей бархатной коробке готовальни покоились сверкающие никелем предметы; отдельно, из широкой стеклянной баночки, торчали, словно перья жар-птицы, блестящие рейсфедеры. Порой отец откладывал карандаш и, щелкая пальцами – такая уж у него была привычка, – произносил загадочные фразы, словно отвечая невидимому собеседнику:

– Выдержат опоры, выдержат! Вы, синьор, даже лишний запас прочности дали, – можно двутавр семнадцать!

И опять склонялся над чертежом.

Коле нравилось здесь. Он сидел тихо, не шевелясь, но скучно ему не было.

– Выдержат, синьор, учтите, практически нагрузка меньше: бункера доверху не загружаются, – заканчивал спор с невидимкой Петр Степанович и, откинувшись на спинку стула, обращался к сыну: – Что это ты, братец, как сычонок сидишь! Хочешь порисовать?

Он давал лист бумаги, карандаш. Коля брал себе на колени толстый и широкий «Атлас гражданских инженерных сооружений», клал на него бумагу и спрашивал:

– Что тебе, папа, нарисовать?

– Ну, изобрази хотя бы человечка.

– Я тебя, папа, нарисую.

– Можно и меня.

Чертежным карандашом, острым и твердым, как игла, высунув от усердия язык, Коля старательно и долго водил по бумаге, потом обращался к отцу:

– Готово, пап!

Петр Степанович внимательно рассматривал рисунок.

– Очень хорошо! Только у меня, к сожалению, две руки. Третью сотри. И добавь мне второе ухо.

Затем он вставал и, посадив мальчика на плечи, ходил с ним по комнате; подходил к шкафу с чучелом, и Коля, дотянувшись до белки, гладил ее.

Иногда в эти минуты входила Елена Семеновна. Она ставила на стол стакан чаю и блюдечко с сухариками. Потом неодобрительно говорила:

– Опять ты, Коля, отвлекаешь отца!

– Да нет, ничего, это мы косточки разминаем, – улыбаясь, отвечал Петр Степанович и бережно опускал сына на пол.

– Пей чай, Петр, – произносила Елена Семеновна, – ведь ты умрешь с голоду, если я о тебе не позабочусь. – Потом, взглянув на чертеж, добавляла с кажущимся знанием дела: – Какие сложные перекрытия у флотационного цеха!

Она садилась в креслице возле стола и начинала очинять карандаши.

– Вечно они у тебя ломаются, Петр. А на днях, хочешь не хочешь, устрою у тебя генеральную уборку. Смотри, какой беспорядок!

– Это кажущийся беспорядок, – отшучивался Петр Степанович, – знаешь, как на стройплощадке. Профану кажется черт-те знает что за развал, а на самом деле – все необходимое и в необходимом порядке.

– Ну, каждая стройплощадка со временем превращается в здание, а твой кабинет…

– А у меня – вечная стройплощадка, – с улыбкой отвечал Петр Степанович. – Такая уж моя планида.

– Ты еще здесь, Коля? – удивленно спрашивала Елена Семеновна. – Что интересного нашел ты здесь? Разве мало у тебя игрушек? Ты не должен мешать отцу.

Постепенно Коля перестал ходить в отцовский кабинет.

Он рос послушным, сдержанным мальчиком. Учился хорошо и легко переходил из класса в класс. Елена Семеновна посещала родительские собрания и возвращалась с них довольная.

– Замечаний Коле нет, – рассказывала она мужу. – Леня Лепехин – неряшлив; Вася Терентьев опять дрался; Женя Пронский отлынивает от физкультуры; Коля Ершов написал в письменной работе нелепую фразу: «При нашествии Батыя была война, чума и другие мероприятия». А о нашем Коле – ничего плохого. Надо будет ему к весне велосипед. Аннушка говорит, что он давно об этом мечтает.

И велосипед покупали.

Одно лето провели на юге, на берегу моря. Здесь, как назло, Коля заболел, – инфекцию он привез в себе, очевидно, с севера.