Читать книгу - "Счастливые неудачники - Юрий Михайлович Оклянский"

class="p1">В. Трифонов был человеком самостоятельной мысли, хотя, может, и недодумывавшим многое до конца, нередко пытавшимся уложить пестроту и сумятицу жизни в найденные им ключевые формулы. Но формулы эти во всех случаях вынашивал и находил он сам.

Об этом свидетельствует, в частности, его большая «четырехподвальная» статья «Фронт и тыл» («Правда», 1919, 5, 8, 15 и 19 июня). Статья посвящена принципам построения Красной Армии, но, благодаря публицистическому таланту автора, дает и более широкие представления о его личности.

Статья отличается трезвостью взгляда, практицизмом, умением руководствоваться не лозунгами, не «голубыми миражами», а реальностями жизни. В принципах построения вооруженных сил автор заявляет себя сторонником строгой дисциплины, централизации, военного профессионализма, противником партизанщины и организации воинских формирований на началах добровольчества.

«Армию можно заставить преследовать коммунистические цели, — пишет В. Трифонов, — но нельзя ее строить по-особенному, по-коммунистически. Коммунизм — символ содружества, любви, братства и всепрощения. На этих принципах армию, которая неизбежно несет с собой смерть и разрушение, конечно, не построишь». Добровольчество и партизанщину автор статьи расценивает «как элемент, разлагающий регулярную армию».

Случилось так, что спустя считанные дни В. Трифонов был назначен комиссаром в одну из воинских частей, словно нарочно воплощавшую собой как раз все грехи партизанщины, которые он обличал в статье. Это был Особый Донской экспедиционный корпус под командованием Ф. К. Миронова.

Этому человеку, черты личности и судьба которого обильно и подчас в мельчайших подробностях воспроизведены затем в трагической фигуре комкора Мигулина, одного из главных персонажей романа «Старик», посвящены многие документальные страницы «Отблеска костра».

Ф. К. Миронов был таким же легендарным героем и самородком эпохи гражданской войны, как В. И. Чапаев или Б. М. Думенко. И так же, как народный вожак — сибирский командарм Е. М. Мамонтов (с него писалась фигура Мещерякова в романе «Соленая падь» С. Залыгина), Миронов подвергался травле со стороны штабных догматиков и вторивших им леваков разных мастей, для которых собственные представления о «мировом пожаре» революции были дороже живых людей, реально боровшихся за новое общество с оружием в руках.

В крупной, самобытной, выламывающейся из обычных представлений личности Миронова, революционера крестьянского склада, беззаветно преданного Советской власти, они усматривали зреющую опасность анархизма, казацко-кулацкой атаманщины, «григорьевщины», бунта… Постоянно ощущая подозрительность, получая несправедливые удары, как будто нарочно направленные на то, чтобы помешать ему делать единственное дело, которым он хотел заниматься, — завершить наконец затянувшееся формирование корпуса и скорее отбыть с ним на фронт, биться с Деникиным, — не в силах понять, что же происходит, Миронов страдал, мучился, метался… «Как Чапаеву, ему нужен был Фурманов — Фурманова при нем не оказалось», — обобщает автор «Отблеска костра».

Но ведь комиссар, и вроде бы подходящий, при нем был…

Среди своих бумаг В. Трифонов держал и одну из листовок Ф. Миронова. С полуметровой страницы оберточной бумаги какой-то местной кондитерской фабрики, на которой типографскими буквами оттиснут текст, командующий корпусом обращается к своим подчиненным. Написан он рукой явного самоучки, не шибко грамотного, но талантливого человека. Дата внизу — 30 июня 1919 года. То есть сочинялась листовка почти в те же дни, что и статья В. Трифонова «Фронт и тыл». И теме посвящена во многом пересекающейся, сходной и насущной — укреплению дисциплины в армии.

Конечно, «адреса» обоих публицистических выступлений различны: В. Трифонов обращается прежде всего к узкому кругу кадровых партийных и военных работников, для которых смысл простейших понятий сам собой разумеется и в отдельных толкованиях не нуждается; Ф. Миронов беседует с теоретически не подготовленной, полуграмотной массой беднейшего казачества, с красноармейским составом своего корпуса.

Там, где В. Трифонов чеканит теоретические формулировки, означающие исчерпывающую и бесповоротную ясность проблемы, Ф. Миронов растолковывает, объясняет, увещевает, призывает, почти просит. Вся листовка — пусть доморощенная, но задушевная, долгая, терпеливая беседа старшего по возрасту и разумению человека с бойцами, в которых он видит не только подчиненных, но и «друзей по оружию и идее». А Миронов был известный смельчак еще со «старой» войны, кавалер трех «Георгиев» за храбрость.

«Товарищи красноармейцы, сознайте, — втолковывает Ф. Миронов, — пора уже сознать, что армия без дисциплины быть не может, что победы совершает не человек, а дисциплина… Этого в данный момент повелительно требует революция. Теперь не время самоволию, за которым идет рабство… Я знаю, что, лишив себя на время воли и сверхволи, в будущем буду вознагражден за временное самолишение и революционное терпение высшею наградою: действительною свободою, которой уже никто угрожать не будет и которая благословит меня на мирный труд…» В подтверждение своих чувств и мыслей Ф. Миронов даже приводит тут же стихи собственного сочинения: «Проникнитесь, товарищи-красноармейцы, следующими строками:

Счастлив тот, кто умеет летать,

Не боясь ни тумана, ни бури.

Счастлив тот, кто умеет взирать,

Не боясь блеска ясной лазури…»

Заканчивается листовка призывом к красноармейцам обсудить его обращение и прислать в письмах и коллективных постановлениях «ответ революционного голоса». «И как только получу, так начнем ковать ту „железную дисциплину“, о какой все чаще и чаще стали говорить наши красные газеты… Только с железною дисциплиной мы победим! Только ею!»

Хотя есть, разумеется, немалая разница в стиле и самом характере разговора между статьей В. Трифонова и листовкой Ф. Миронова, оба ратуют, в сущности, за одно и то же — за укрепление централизма и дисциплины в армии. Но только Ф. Миронов делает это с учетом местных условий и пониманием состояния и настроений доверенных ему людей.

Ведь кто такие были те, кому предназначалась листовка? Люди, подавленные недавними поражениями, остатки разбитых превосходящими силами врага красноказачьих частей, вынужденно отступивших с Юга. Моральное состояние после поражений усугублялось тем, что на Дону у многих остались семьи, которые теперь вырезали деникинцы. Казаки рвались в бой с Деникиным, а формирование корпуса затягивалось и затягивалось по вине высокопоставленных штабов.

Все это хорошо понимал Миронов. Крепить дисциплину можно было в этих условиях, лишь добиваясь главного — повышения сознательности и морального духа личного состава. Тон окрика и разносов был особенно неуместен. Потому-то, очевидно, Миронов и избрал форму не приказа, а листовки. Он был народным вожаком, жившим одним чувством с товарищами по оружию. Поэтому-то так и любили Ф. Миронова, ставшего затем командармом Второй Конной армии, все, кому довелось воевать под водительством этого легендарного героя, и уцелевшие ветераны гражданской войны спустя уже немало десятилетий с гордостью в один голос именовали себя «мироновцами».

Понял ли это вновь назначенный комиссар? Увидел ли он в Ф. Миронове своего единомышленника и боевого соратника? Нет. То ли повлияли нелестные отзывы о Ф. Миронове, которых он наслушался в штабе Южного фронта, то ли, по собственным первым впечатлениям, не понравилось, что в частях корпуса все еще