Читать книгу - "Счастливые неудачники - Юрий Михайлович Оклянский"

Полоса «анкетных трудностей» для Корышева, считай, теперь позади. Но за двадцать лет, как оказывается, случилось нечто такое, что трудно исправить: искривлена психика, изувечена душа. Глубоко укоренилось чувство неполноценности. Не только гражданской, но личной, нутряной. Как человек, упустивший невозвратимое (время!), Корышев живет с постоянной «бациллой неуверенности в себе».

Корышев — человек надломленный, то, что однажды точно было названо — «подранок». Слишком много сил у таких, как он, отняли гримасы эпохи — борьба за существование, чтобы выжить, уцелеть, выполнить долг не «хуже других», обеспечить минимум, не скатиться в подлецы, оставшись порядочным человеком. Слишком мало выпало радостей, и слишком много требовалось самоподавления, надсада над собой, «ненастоящей жизни». Вот уж поистине: блажен, кто смолоду был молод!

«…Мне исполнилось тридцать два… — размышляет Корышев. — Странно: половина жизни, а ощущение такое, будто настоящего еще не было… Куда, собственно, я девал эти годы? Нет, настоящее было, но недолго, лет до одиннадцати, детство было настоящее, а потом все полетело кувырком: отрочество ни к черту, юность искалечена войной, а потом непрерывная борьба за то, чтобы быть человеком, несмотря ни на что. Всю жизнь я старался поправить непоправимое… Пока вдруг не сломалось время — неожиданно, как ломается нож. Вот куда ушли эти годы: в ненастоящую жизнь».

Прежние испытания сделали Корышева отзывчивым к чужим горестям. Он исполнен милосердия к людям, склонен к товариществу, к дружеству, выручает всех, если может: газетного приятеля Сашу Зурабова, фотографа Дениса, знакомую девушку Катю, биолога Леру…

Но накопившаяся в душе усталость притупила нравственную разборчивость чувства. И, мучаясь от двусмысленности ролей, которые иногда на себя берет, Корышев оказывает услуги самым противоположным людям. Отдает ключ от номера в гостинице Саше Зурабову для любовных похождений и выслушивает исповеди его жены Леры, которой тот изменяет… Решительно воспротивиться кому-либо из них выше его сил. Как напоминает это последующее поведение «усталых» героев Трифонова!

Чувства Корышева тонки, всеохватны, но недостаточно глубоки. Он способен увлекаться, жалеть, но любить, кажется, уже не может. Во всяком случае уверенности, что он способен на такое чувство, у него нет. Вялым пустоцветом выглядит история его любовных отношений с Катей, сквозная для всего романа. По собственному признанию, он «Мужчина, Не Приносящий Любви».

Впервые в прозе Трифонова возникают уже и откровенные конформисты, люди, сознательно плывущие по течению, усвоившие прилипчивую мудрость — быть «как все». Корышев к ним не принадлежит, но не случайно они занимают видное место в его окружении (Зурабов, Катя).

Люди этого психологического склада представлены в романе пока что как нарождающееся житейское явление, притом вызванное не столько общественными, сколько личными причинами — испорченностью натуры, слабостью характера, неблагополучием домашних обстоятельств. И хотя Зурабов и Катя выписаны ярко, жизненно достоверно, по роману, персонажи эти достойны лишь умеренного внимания читателя.

Но пройдет немного времени, и подобные характеры станут центральными в повестях Ю. Трифонова — «Обмен» (Дмитриев), «Предварительные итоги» (Геннадий Сергеевич), «Долгое прощание» (Ляля)… Они будут показаны как законные дети эпохи.

Впрочем, нравственное «кредо», им общее, Зурабов выражает уже с исчерпывающей ясностью. «Самое главное знаете что? — высказывается он. — Перестать барахтаться…»

Могучий натиск потока повседневности, с ее бессчетными обязанностями, раздирающими противоречиями, требованиями сразу многих немедленных решений, с постоянными борениями «свободы» и «несвободы» внутри человека, с разноречивым гвалтом голосов окружающих и еле слышным шепотом собственного внутреннего «голоса», изнуряет и Корышева. Он часто не выдерживает давления потока, уступает его натиску, плывет по течению.

Но в отличие от Зурабова не перестает «барахтаться». Он страдает от поступков, совершенных против желания и совести, от измен самому себе, понимая, что из них-то и разрастается «ненастоящая жизнь».

Вот одна из таких маленьких «капитуляций» и вызванных ею раздумий Корышева.

На вечер журналист приглашен в компанию физиков, где ожидаются интересные разговоры о науке, а также, что немаловажно, где будет случайная знакомая Айна. Приезжая девушка ему нравится, на другую встречу надежды нет. Пойти туда очень хочется. Но уже намечено провести вечер с Катей, чувство к которой все больше остывает. За два дня до этого заказан столик в ресторане. Катя чуть ли не две недели готовила какой-то немыслимый наряд с кружевами, в котором ей надо обязательно показаться на танцевальном вечере. Словом, что-либо изменить и переиграть нельзя.

Покинуть Катю и броситься за неясным призраком Айны — на такой безрассудный шаг Корышев не способен. По прихоти настроения, без серьезной видимой причины обидеть девушку, с которой он близок, — нет, это для него невозможно. Довериться влечению натуры? Но для этого надо больше верить себе…

И что же в результате? Тягомотина, убитый вечер. Танцевальная ерунда, называемая публичным весельем. Пустое щебетание с Катей, хмельные бессмысленные разговоры с заезжим кинохалтурщиком Хмыровым. Затем ночь с Катей, привычное одиночество вдвоем. А главное — никогда не повторимая, упущенная возможность встречи с Айной, с которой, кто знает, может быть, возникла бы любовь. Еще один день ненастоящей жизни.

Ненастоящая жизнь кончилась, и она продолжается!.. Об этом, проснувшись, как от толчка, среди ночи, и размышляет Корышев. «Моя слабость, — думает он, — в том, что я уступаю, уступаю не кому-то, даже не самому себе, а потоку, который меня тащит, как щепку, крутит, мотает, выбрасывает на берег и вновь смывает и несет дальше. И я несусь, несусь!.. Кто-то мечтал о том, чтобы жить, как хочется, а не так, как живется. Кажется, Ушинский. Как это невероятно тяжело! Самое трудное, что может быть: жить так, как хочется. Мне хотелось пойти к ребятам, но я пошел в ресторан. Вчера в ресторане подошел Хмыров… Мне хотелось сказать ему… все, что я о нем думаю… но я ничего не сказал. Потому что меня несет поток, бросает на камни, и годы проплывают, как берега, поросшие редким лесом». Сказано, может быть, не без беллетристических красивостей, но верно.

Посильное участие в живом деле (то бишь в скорейшем сооружении канала) и все более осознанные действия журналиста в духе передового лагеря Ермасова и его приверженцев и есть, по мысли романиста, вернейшее из средств к «выпрямлению» души Корышева. А история исканий газетчика на путях к обретению общественно-производственной истины — та сюжетно-смысловая «скрепа», которая призвана объединить обе «части» произведения.

Конечно, известная правда действительности в такой постановке вопроса, как говорится, имеется. Но очевидна и механистичность замысла. Заключенные в нем остатки не преодоленных автором представлений о духовном всевластии коллектива над личностью.

«Коллектив все может». Коллектив всегда прав и всегда выше личности. Он надоумит, выручит, спасет, если только личность сумеет воспользоваться мощью его разума и чувства, если прежде всего