Читать книгу - "Одна маленькая жизнь. В поисках следов - Маттиас Клингенберг"

Была ли новая дорога единственной причиной перезахоронения? Ведь она явно не проходит по территории кладбища, иначе я не смог бы ничего найти – ни тогда, ни сейчас, к тому же от неё до упомянутого постамента довольно далеко. Кому-то показалось, что в идее проложить трассу на таком расстоянии от могил недостаточно пиетета? Или перезахоронения хотели оставшиеся в живых родственники, какая-нибудь ассоциация жертв войны? Или – этого я бы тоже не стал исключать – строительство было использовано как предлог для того, чтобы избавиться от могил? Ведь у дороги можно было сделать небольшую парковку, поставить указатель и тем самым открыть доступ к кладбищу. Странно.

В интернете я нахожу ключ к разгадке, проясняющий цель переноса останков под Клаусталь-Целлерфельд. «Русское кладбище» (и снова типичное искажение) расположено на трассе B241, по направлению к Браунлаге. Там «покоятся останки многочисленных русских цвангсарбайтеров[30]. На двух стелах выбиты имена и даты. Здесь захоронено не менее 135 жертв». Восприятие всего населения Советского Союза как русских свидетельствует об изрядном невежестве. Печально, что все погибшие белорусы, украинцы, таджики, узбеки, латыши и многие другие даже в смерти не могут обрести должного уважения.

Но вернёмся к горам Гарц: странным образом новое кладбище опять расположено на федеральной трассе (!), так что вряд ли это было причиной перезахоронения. На сайте представлены многочисленные фотографии. Насколько я понимаю, документация была частью биосенсорного топографического исследования какого-то института, и эти снимки не имеют отношения к переосмыслению истории. На изображении 11а можно увидеть поросший мхом и наполовину утонувший в земле камень с надписью на кириллице. Комментарий под фотографией гласит: «Прежний памятный знак с именами, предположительно из Гаденштедта». Старый обелиск, вероятно, тот самый, что исчез с постамента в лесу «Ин-дер-Мозе», бессмысленно валяется где-то среди воинских захоронений в Гарце. Бессмысленно, потому что его роль выполняют две большие стелы, на которых, судя по снимку, перечислены имена похороненных в Гаденштедте – на латинице и кириллице. К сожалению, в процессе гравировщик допустил досадную ошибку в написанном по-русски слове «жертвы», которое здесь начинается не с «ж», а с «н». Если вы решаете высечь что-то в камне навечно, не стоит ли попросить тех, кто знает язык, хоть раз прочитать текст? Я считаю это симптомом сложных отношений с наследием войны: все эти ритуалы мнимого поминовения и сочувствия навязаны извне. Глубоко внутри у людей только пустота. В результате здесь написано «Вечная Слава Вам, Жертвы Фашизма», а не так, как должно было быть[31].

Вдруг в голову мне приходит идея: а что, если под покровом ночи взять и привезти камень обратно, замесить цемент и просто поставить его на то место, где он стоял когда-то? Ведь его присутствие там, в горах Гарц, где он медленно разрушается, теперь бессмысленно, зато здесь, в деревне, у дороги, его очень не хватает: больше ничто не напоминает о том, что семнадцать советских подневольных рабочих погибли на расположенном неподалёку от деревни металлургическом заводе, а было бы правильно, если бы в коллективной памяти этого маленького местечка и его окрестностей оставалась гибель Алексея Марчука и его шестнадцати товарищей по несчастью. Алексей Марчук, военнопленный, номер 78 534, умер 29 сентября 1942 года, ему было 36 лет. В деревенском музее выставлена табличка с его могилы – из крашеного чёрного дерева с белой надписью, прикреплённая к палке; вероятно, она была врыта в землю у изголовья могильного холма вместо надгробья. Но как Алексей погиб? Во время воздушного налёта, случайно попав под бомбы союзников (полагаю, для некоторых здесь это было бы наиболее удобным объяснением)? Из-за недолеченной болезни? От переработок в сочетании с плохим питанием и постоянными издевательствами? Я не знаю.

В каком-то смысле вместе с военнопленными в сравнительно благополучный мир маленькой деревни проникла сама война. В то время как большинство годных к военной службе мужчин были давно призваны в армию и всё реже приезжали в отпуск, война вернулась в деревню в образе цвангсарбайтеров: «Таким образом, иностранцы стали повседневным явлением в жизни всего немецкого населения. Разминуться с ними было невозможно. Их видели на улицах, в магазинах, на небольших ремесленных производствах, в квартирах соседей, некоторые немцы зарабатывали, сдавая им жильё», – пишет историк Йенс Биннер. Сегодня мы помним почти исключительно остарбайтеров, живших в бараках и работавших на металлургических заводах. Но о том, что в более поздние военные годы во всех этих деревнях принудительный труд стал частью повседневной жизни (в одной из соседних деревень в разное время количество подневольных рабочих доходило до 70 человек!), что фермы, мастерские и даже самые обыкновенные домашние хозяйства были местом работы этих людей и что ответственность за эту часть войны ложится на деревенскую общину, об этом сегодня вспоминают неохотно. А если и вспоминают, то в виде позитивных историй о «том сербе», который, живя на родительской ферме, сделался хорошим другом, или об «украинце», с которым семья ещё долгое время сохраняла связь по переписке. В нашей деревне польские военнопленные, занятые принудительным сельскохозяйственным трудом, временно размещались в зале церковной общины, другие пользовались помещениями местного трактира: вряд ли кто-то из деревенских жителей был более заметен, чем они. Использование труда подневольных рабочих в парикмахерской, которую Карл получил от тестя и тёщи, вернувшись с войны, не доказано, но и не исключено.

C момента написания этих строк прошло около полугода. За это время история погибших военнопленных из Больцберга начала жить своей жизнью. В изыскания, связанные с забытыми солдатами, их перезахоронением и бывшим кладбищем, я всё больше вовлекал отца, постепенно он заинтересовался этой частью деревенского прошлого. Вместе с известным в нашем районе историком Йенсом Биннером, внёсшим большой вклад в работу по переосмыслению локальной истории, мы создали рабочую группу, опубликовали несколько статей в местных медиа и начали реконструировать истории подневольных рабочих и кладбища. Прежде всего, нас интересовали два вопроса: кто были эти люди, похороненные недалеко от деревни, и почему их перезахоронили в Клаустале, точнее, кто инициировал ликвидацию кладбища в нашей родной деревне?

Совпадение, судьба или что-то подсознательное, но в июне того же года я отправился в командировку в Киев, чтобы провести семинар по переосмыслению истории. Заодно, а именно в ближайшие выходные, я побывал в двух местах неподалёку от Киева (моя украинская коллега Елена помогала мне в этом), где во время Второй мировой войны дислоцировалось подразделение моего деда. Тогда я и познакомился с Алексеем и Павлом,