Читать книгу - "Одна маленькая жизнь. В поисках следов - Маттиас Клингенберг"

раздражение. Ещё я спросил, что ему известно о том периоде, когда после освобождения Советский Союз использовал лагерь для содержания немецких военнопленных: «Военнопленные из вермахта здесь не содержались (ни в какое время)». Может быть, предположение, что Карл попал сюда, ошибочно? Пожалуй, следует тщательнее изучить документы, связанные с его пребыванием в плену.

На сайте Готтсдорфа я нахожу такое вполне правдоподобное самоописание: «Эта небольшая деревня с 139 жителями расположилась среди полей, лесов и лугов в верховьях Пфефферфлиса» (притом что Пфефферфлис – небольшой ручей). Однако, учитывая высокую безработицу, кризис сельского хозяйства и сокращение населения в регионе, я бы усомнился, насколько маркетинговый слоган «У нашей деревни есть будущее»[27] можно назвать подходящим. Вокруг Готтсдорфа достаточно лесов, и он вполне заслуживает того, чтобы называться «Готтсвальден»[28]. Но, поскольку о Готтсвальдене никто ничего не знает, остаётся неясным, действительно ли использованное Карлом слово имеет какое-то отношение к этому клочку земли в бранденбургском Марке. После небольшой экскурсии по грунтовым деревенским улицам, занесённым песком, я возвращаюсь на автобан и еду в Берлин.

Рыночная площадь Луккенвальде

Больцберг

А для других, забывчивых, это было так давно, как если бы события, о которых идёт речь, происходили при Меровингах.

Арно Шмидт. Захолустье, а также Маре Кризиум

Больцберг – небольшой лес на северной окраине деревни. До строительства федеральной трассы в середине шестидесятых лишь просёлочная дорога отделяла одну его часть от другой, в обиходе их называли «Больцберг» и «Ин-дер-Мозе» – первый рядом с деревней, другой через дорогу.

В районе плодородной Хильдесхаймской равнины настоящий лес – редкость. Вместе с бассейном под открытым небом он и сегодня остаётся главным деревенским аттракционом. Поколениями дети катались на санях по «смертельной трассе» в Больцберге, карабкались по стенам известкового карьера, играли в прятки в зарослях.

Деревенские парочки приходили (и, вероятно, всё ещё приходят) в Больцберг в поисках укромных уголков, отцы семейств выгуливали собак, а мы с одноклассниками брали молотки и зубила и отправлялись в карьер, который называли каменным каньоном, чтобы с большим трудом добыть якобы ценный кварц из известкового песчаника. Переливающийся розовый камень, который мы принимали за кварц, скорее всего, был дешёвым кальцитом. Помню, как однажды мы пришли к местному часовому мастеру, господину Баеру, с большой хлопковой сумкой, полной собственноручно добытых камней, чтобы как можно скорее продать ему такой нужный минерал. «Ведь кварцевые часы делают из кварца – вот вам целый мешок». Конечно, мы не получили ничего, кроме раскатистого смеха. Но это не помешало нам продолжать своё дело и пробивать в скале подобие штолен.

Как и любой лес, Больцберг был окружён мифами, легендами и историями. Одна из них касалась уже упоминавшегося участка «Ин-дер-Мозе» по другую сторону дороги. Там, как нам рассказывали, похоронены русские. Конечно, я задавался вопросом, что это за русские и почему они похоронены здесь, в нашем крошечном лесу. Но тогда эта история не показалась мне настолько захватывающей, чтобы пытаться разузнать больше: когда я впервые её услышал – возможно, от отца или одного из дедов, – мне было 10 или 11. Позже, через год или два, о могилах заговорили снова – так, между прочим. Речь шла о том, что в шестидесятые, во время строительства федеральной трассы, мёртвых перезахоронили. На этот раз сказанное произвело на меня иное впечатление, возможно, потому что я стал старше и начал интересоваться Второй мировой. Или же мой интерес к «тайне» пробудил аудиоспектакль «Три знака вопроса»[29], который я слушал тогда почти каждый день? В общем, я сел на велосипед и поехал по улице, мимо магазина электротоваров «Брунс», по просёлочной дороге поднялся к федеральной трассе, пересёк её, спустился и проехал ещё метров 500 до небольшого участка леса. Некоторое время я блуждал между буками, дубами и редкими хвойными деревьями. Дорожек в этой части леса не было. Выйдя на поляну, я увидел пустые могилы и могильные укрепления, там же лежало надгробие, перевёрнутое и наполовину заросшее. Кажется, из чёрного базальта. Была ли на нём надпись? На кириллице? Или моё воображение просто дорисовало камень?

Сегодня, спустя примерно 30 лет, я снова стою на поляне. На этот раз найти её было ещё сложнее: утро Страстной пятницы, всю ночь напролёт лил дождь. Вместе с дочерью я приехал к родителям. Мы хотим отпраздновать Пасху с бабушкой и дедушкой. Я иду по тропе через Больцберг, мимо того самого «каменного каньона», засунув руки в растянутые карманы слишком тонкой зелёной спортивной куртки. Мне холодно, а новые высокотехнологичные трекинговые ботинки (дышащая ткань и всё такое) не оправдывают ожиданий: в лесу, поросшем травой и кустарниками, они начинают промокать. Как и в тот раз, я пересекаю трассу и иду вниз по склону, по направлению к так называемым русским могилам. Сегодня лес выглядит куда более запущенным, чем тогда, тропинок по-прежнему нет, я не могу найти поляну и брожу в высокой траве и кустарниках в насквозь промокших ботинках. После часа бесплодных поисков я решаю оставить всё это, в том числе потому, что затея в очередной раз кажется мне абсолютно бессмысленной. Для чего приходить сюда снова? Мёртвые перезахоронены и лежат на солдатском кладбище в Клаусталь-Целлерфельде, расположенном неподалёку, в горах Гарц. И вообще, какое отношение они имеют ко мне и моей истории? Всё это полный бред, лучше бы я позавтракал с дочерью, а не оставлял её одну с бабушкой и дедушкой. Я разворачиваюсь и делаю последний крюк через маленькую берёзовую рощу – эта часть «Ин-дер-Мозе» как будто восстановлена недавно. Переступая через поваленные деревья, лужи и разросшийся подлесок, я внезапно запинаюсь о камень. Под ветками и спутавшейся травой – трёхъярусная тумба из серого бетона. Прямоугольные блоки высотой около 15 сантиметров, поставленные один на другой от большего к меньшему, образуют сужающийся постамент. На верхней ступеньке хорошо видно углубление примерно сорок на сорок сантиметров: здесь явно что-то было. Скорее всего, мемориальный камень, вмурованный в бетонный постамент до перезахоронения и напоминавший о погибших. Здесь, посреди леса, где его невозможно было увидеть, потому что к кладбищу не вело ни одной тропинки. Возможно, раньше всё было иначе и место предали забвению только после того, как погибших перевезли, а следы дорожек и могил постепенно стёрлись. Семнадцать советских военнопленных (не только русских, как считают жители деревни, но людей разного этнического происхождения, по крайней мере, на это указывают их фамилии) лежали здесь до тех пор,