Читать книгу - "Сестра печали и другие жизненные истории - Вадим Сергеевич Шефнер"

меня охватило чувство предсмертной безысходности. Мне показалось, что судьба прозрела – и именно меня взяла на прицел. Каким-то краешком ума я понимал, что думать так – глупо. Но от этого было не легче: я был уверен, что вот-вот следующий снаряд долбанет в наш вагон. Сейчас-сейчас меня вызовут куда следует. Вызовут на тот свет, которого нет…

Но и на этот раз никуда не вызвали.

Обстрел кончился, однако трамвай остался стоять на месте – провода были перебиты. Все пассажиры вышли и пошли пешим ходом по направлению к Нижегородской улице. Вышел и я. На душе у меня было удивительно легко. Мне чудилось, что я только что избежал величайшей опасности в своей жизни. Одновременно я чувствовал себя дураком. Но дураком везучим, дураком счастливым! И каким уютным, домашним, добрым казался мне в те минуты город, по которому я иду!..

* * *

Несколько лет тому назад, бродя по Петроградской стороне, я вдруг вспомнил, что забыл имя одного своего фронтового сослуживца. Правда, человек этот в редакции армейской газеты «Знамя победы» служил недолго, он вскоре был переведен в другую газету, да и в судьбе моей никакой роли не сыграл, – и все-таки в таких провалах памяти есть нечто обидное. Ведь, забывая имя человека, ты как бы оскорбляешь его. И уж кого-кого, а тех людей, с которыми делил блокадный хлеб, надо помнить поименно.

Занятый такими мыслями, я машинально свернул с шумного Чкаловского проспекта на Ординарную улицу. И вот, шагая по ней, я вспомнил забытое имя. С тех пор, когда мне необходимо что-то вспомнить, когда что-то забытое или полузабытое никак не хочет воплотиться в точное слово – я иду на эту улицу (она от дома, где я живу, совсем недалеко). И там память моя иногда срабатывает, дает вспышку.

В чем тут дело – не знаю. Улица ничем не примечательная, никаких архитектурных красот на ней нет, никаких важных для меня событий на ней не происходило… И ничем она мне не обязана. Так почему она взялась помогать мне? Быть может, память моя, однажды воскресив на этой улочке имя, которое, казалось, навек было погребено под слоями времени, теперь каждый раз обретает там уверенность в своей силе?

* * *

Есть вспышки памяти, но бывают у нее и осечки.

Был у меня школьный товарищ по кличке Стульчак, парень очень развитой. А кличку такую ему присобачили из-за его фамилии – вполне пристойной, но отдаленно схожей по звучанию с наименованием этого бытового предмета. Одно время я сидел с этим Стульчаком на одной парте, и он задавал мне иногда очень хитроумные вопросы; на них и мудрец не смог бы дать точных ответов. Например: «Гроб – это что: мебель или жилплощадь?» А однажды он написал карандашом на промокашке: «Я иду с мечем судия» – и спросил, не догадываюсь ли я, в чем тут дело. Я честно признался, что нет, не догадываюсь. И тут он предложил мне прочесть эту фразу с конца. Я прочел. Получалось то же самое! Вот здорово!

А как-то раз Стульчак спросил меня на ушко, знаю ли я, что жираф – длинношеее животное. Я ответил, что это каждый дурак знает.

– Тогда так и напиши: «Жираф – длинношеее животное». А я уж проверю, дурак ты или умный.

Я написал эту фразу на обложке тетради. Стульчак прочел и ехидно прошептал: «Тебе „неуд“ причитается». Окунув ручку в чернильницу, он добавил к слову «длинношее» (так я написал его) третье «е». Затем заявил, что я начинаюсь не с буквы «у», а с буквы «д».

Я был не столько обижен, сколько удивлен и даже очарован. Только подумать – оказывается, существует совсем особенное слово, слово с тремя одинаковыми буквами на конце! Дома я стал поочередно экзаменовать взрослых, а также кузину и кузена – но все они, представьте, давно знали, в чем тут секрет, и слово это писали правильно, к некоторому моему огорчению.

С неделю я ломал голову – искал другое слово, которое бы тоже оканчивалось на три «е». На эти поиски толкали меня, так сказать, два самолюбия: внешнее – ибо мне хотелось блеснуть своим открытием перед Стульчаком, и внутреннее: я хотел доказать самому себе, что котелок у меня все-таки варит неплохо. Кроме того, во мне, наверно, и лингвистический интерес пробудился.

И вот однажды утром я это слово нашел. Нашел я его в полусне – и стал твердить, зубрить его. Радость моя была прямо-таки необычайна. Но потом я снова вздремнул, а когда пришло время встать и одеться, я вдруг забыл это слово. Весь день я мучил свою голову, пытался вспомнить его – и все впустую. С того дня прошло много десятилетий – и до сих пор не могу воскресить его в памяти, хоть и пытаюсь время от времени. Быть может, я тогда просто выдумал во сне какое-то бессмысленное слово с тремя «е», а когда проснулся, то, естественно, забыл его? Но иногда мне кажется, что есть в русском языке это таинственное слово – надо только его найти, вспомнить.

Средневековье души

Когда вглядываешься в свое прошлое с высоты (или из глубины?) нынешних лет, то поначалу кажется, будто все в моей жизни и судьбе совершалось плавно, постепенно; кажется, что каждое событие, каждое душевное состояние как бы прирастало к другому, последующему. И возрасты – детство, отрочество, юность, зрелость, старость – тоже плавно, без толчков, смыкались, сливались неразделимо. И катился я вроде бы по некоей гладкой колее, где нет зазоров между рельсами. Бархатный путь, как говорят железнодорожники. Другое дело, что с этого бархатного пути я мог загреметь, «как поезда с откоса», по причинам, от меня не зависящим.

Память хитрит, ленится. Но когда возьмешь ее за шкирку да расспросишь построже, то выясняется, что не так уж и гладок был путь. И начинают проступать стыки, стрелки; поезд воспоминаний теряет свой ровный ход. Возникают полузабытые полустанки, резкие торможения, непредвиденные стоянки в тупиках. И яснее обозначаются лица пассажиров-попутчиков.

* * *

Мне было четырнадцать лет. А в кинотеатре «Форум», напротив нашего дома, крутили не новый, но нашумевший фильм-боевик «Куртизанка на троне». Чьего он был производства, какие актеры в нем играли – я не знал. И что в точности там происходило – знал только по слухам, со слов старшеклассников нашей школы. А они им восторгались. Еще бы! Там кто-то кричит этой самой куртизанке: «О Мессалина, ты – проститутка!» И мне очень