Читать книгу - "Сестра печали и другие жизненные истории - Вадим Сергеевич Шефнер"

примкнул к этой компании и мы отправились куда-то (куда – не помню). Я держался настороженно, я все время ждал, что вот-вот начнутся насмешки; и в первую очередь я их от Муси-Маруси ждал. Но никто ни единым словом не упомянул о том недавнем случае. Из такта? Вот уж нет! Дразнить друг друга мы все очень любили, какой уж тут такт. Просто все уже успели забыть это происшествие, оно, видно, никому не показалось очень значительным. Это только мне оно почудилось огромным, все затмевающим собой. Часто мы добровольно взваливаем на себя ношу стыда – а стыда-то с маковое зернышко. Это и к взрослым – нам – относится. Не от тайного ли (но неосознанного!) самовозвеличенья это происходит? Не слишком ли большое значение придаем мы порою себе, не слишком ли далеко раздвигаем границы своего Я? Нам чудится: то, что с нами случилось, столь же значительно и для других. А у других – своя территория судьбы, своих дел и раздумий хватает. У других – свои неудачные кувыркания.

Впрочем, это сейчас я так рассуждаю. А тогда, в тот миг, когда я понял, что роковое мое соприкосновение с коровьим дерьмом всеми забыто, что на судьбе моей оно никак не отразится, – какая радость охватила меня! Каким обновленно-светлым предстал мне весь мир! И какими добрыми, милыми показались мне лица моих товарищей по играм!..

* * *

Из взрослых запомнился мне в Горелове пожилой мужчина, которого там прозвали Жалельщиком. Он был не местный житель, да и не дачник, он приезжал гостить к кому-то; то появлялся, то исчезал на несколько дней. Природа дала ему лицо весельчака: какое-то удивительно круглое, будто циркулем вычерченное, – и удивительно толстые губы. Казалось, вот-вот он расхохочется ни с того ни с сего. Но он никогда не смеялся, даже не улыбался. В дни своих наездов в Горелово он часто сидел на скамье возле соседнего дома, и когда мимо проходил мальчишка с царапиной на щеке или с синяком на лбу или девочка, вид которой ему казался грустным, он подзывал его или ее к себе и принимался расспрашивать и утешать. Меня он тоже подзывал, расспрашивал, жалел. Выведав, что какое-то время я жил в детдоме, он утешал меня особо старательно и многословно – хоть на детдомовскую жизнь я ему вовсе не жаловался. Говорил он как-то странно: то очень простонародно, то книжно. Слушать его нам, ребятам, было скучно, каждому хотелось поскорей смыться, но уходить от старших, когда они с тобой разговаривают, – неудобно. Так что поневоле приходилось слушать. Ребята – заглазно – гримасничали, изображая его, передразнивали, и я – тоже.

Жалельщик этот и взрослых изо всех сил жалел, ходил по избам утешать дачников. Иной дачник и здоров и весел, и тужить ему незачем, а Жалельщик все равно найдет повод для жалости – и жалеет, утешает. Он и к нам несколько раз забредал, вел свои разговоры. Мать и тетя Вера слушали его терпеливо. Однажды, когда я после его ухода стал гримасничать, передразнивая его, мать сказала, что грешно над ним смеяться: он всех жалеет, а сам несчастный. У него два сына погибли на германской войне.

Он и о зверях толковал, их он тоже жалел, сочувствовал им, даже диким и хищным. Им тяжело живется, им приходится всю жизнь и за добычей гоняться, и от людей прятаться. Им когда повезет – а когда и голодают неделями. А у них ведь тоже дети, зверята на довольствии. Звери глупее людей, но все-таки какой-то свой ум и у них есть. И значит, бывают у них такие раздумья, когда они понимают всю неустроенность своей дикой жизни. Может, они даже плачут по-своему, по-звериному в такие вот минуты…

* * *

В том же Горелове, неподалеку от станции, был деревянный, маленький, дырявый от старости мостик, перекинутый не то через канаву, не то через ручей. Среди ребят шел слух, что под мостиком тем живут гольцы, замечательные рыбы вроде налимов, – и притом очень хитрые. Время от времени мы вдвоем или втроем шагали к тому мостику – высматривать гольцов. Иногда мы даже ложились животами на тот мостик и всматривались в воду. И все время строили планы, каким способом будем ловить этих рыб. Одни считали – надо на удочку, другие полагали, что необходимы сети. Однако никому ни разу не удалось приметить ни одного гольца. Взрослые утверждали, что никакой живности в той канаве и быть не может, но мы продолжали верить в этот миф для несовершеннолетних.

Однажды я один направился к тому мостику – а вдруг повезет, а вдруг увижу эту таинственную рыбу? Заодно я собирался побродить по станционной платформе в поисках билетов, которые некоторые пассажиры бросают, выходя из вагона. Пригородные билеты были тогда не бумажные, как теперь, а картонные, такие же, как для поездов дальнего следования. Среди гореловских дачных мальчишек существовало поверье, что если ты соберешь тысячу использованных билетов и сдашь в Питере в главную железнодорожную кассу, то тебе сразу выдадут бесплатный билет от Ленинграда до Ташкента и обратно да еще сколько-то там денег дадут на питание в дороге. Ну, в эту творимую легенду я не слишком-то верил, пребывание в детских домах дало мне некоторый жизненный опыт, которого не было у здешних ребят. Но билеты я собирал наравне со всеми – из чувства соревнования.

Когда я в тот день подошел к станции, то увидел, что у насыпи, в стороне от крытой рифленым железом платформы, стоит толпочка человек в пятнадцать-двадцать – и все смотрят вниз. Я подошел к ним. Эти люди стояли вокруг молодой женщины. Она лежала неподвижно возле откоса, где росла трава и цветы кошачьи лапки. На туловище была наброшена старая клеенка, в двух местах прожженная утюгом; эти следы утюга выделялись очень отчетливо. Из разговоров взрослых я понял, что женщина сама бросилась под поезд, что она мертва и что уже вызвана подвода, на которой ее отвезут в Красное Село, в больничную покойницкую.

– Катись отсюда! – строго приказал мне человек в железнодорожной фуражке. – Катись, не твоя тут забота!

Но я и не собирался стоять там. То была действительно не моя забота. Эта чужая смерть по личному желанию показалась настолько чуждой и непонятной моему уму, что душа моя обошла ее стороной. Зачем кидаться под поезд, зачем умирать, если есть на свете Муся-Маруся, если на платформе можно собирать билеты, если есть надежда, что под мостиком на самом деле прячутся гольцы?!

У взрослых дачников