Читать книгу - "Собрание сочинений. Том II. Стихотворения, напечатанные в периодике и найденные в архивах; заметки, статьи - Павел Николаевич Шубин"

«рецидивист».

Понюшки кокаина, жизнь без света,

Тайком, в потёмках (нет грязней)

И ненависть к живущим в мире этом

В бобрах, в шелках, в слепящей белизне.

Крахмального белья, в больших квартирах,

Вином гнилую немощь горяча,

К идущим мимо переулков сирых,

Где я, от пыли задыхаясь, чах…

Товарищ, что ж. Ты знал удары вражьей

Руки… Но – песни о тебе звучат.

…А кто споёт про ту глухую тяжесть,

Которую я вынес на плечах.

Затем, чтоб выйти к солнечному краю,

Чтоб метя кровью путь – за пядью пядь —

Ползти к концу, хрипя и задыхаясь,

И победить. И – человеком стать.

Я поднимаю слово в оправданье:

Я, как и ты, хлебнул огня в боях,

И в двадцать лет – она стоит – седая,

Единственная молодость моя, —

За мирный хлеб и мирный дом в ответе,

За нашу радость, за тепло и свет,

Готовая к боям, к побегам, к смерти

За эту жизнь, которой равных нет.

3 мая 1935,

Ленинград

«Всё, что падало, всё, что не выросло…»

Всё, что падало, всё, что не выросло,

Но пыталось расти и звенеть,

Подниматься над бредом и вымыслом,

Задыхаться, надеяться сметь;

Всё, что сечено было и порото

Гибкой вербой, солёной лозой,

Всё, что сгинуло в сутолке прожитой

С нетерпеньем, улыбкой, слезой.

Дорогое, почти позабытое,

Уходящее в ночь, в забытьё,

Босоногое, грязное, битое,

Может быть – это детство моё.

И ему ошибаться наскучило,

И, захлёбываясь тишиной,

Всё, что звало, томило и мучило,

Повернётся другой стороной.

Нагибаясь, я вижу отчётливо:

На изломе двадцатой весны —

Суховатый, скупой и расчётливый —

Я гублю мои дивные сны.

И теряется в далях встревоженных

Тень несбыточных смелых затей —

Больше – временем мне не положено

Ни ошибок, – ни ложных путей.

Всё рассчитано, снято, проверено,

Всё окончится нужным концом…

Что ж… Идти мимо жизни и времени

Резонёром, калекой, скопцом,

Не желая, не требуя большего —

Чем добытый однажды подъём?

Нет! Другое мне снится, хорошее, —

Что я выносил в сердце моём.

Не старея, не зная отчаянья,

Над могилой глупца и врага,

Принесу я надежды и чаянья —

Всё, чем молодость нам дорога.

И давясь предмогильною плесенью,

Принимая и землю, и смерть —

Всё же буду тянуться за песнею,

Задыхаться, надеяться, сметь.

Август 1935

«Я знаю и помню про то, что…»

Я знаю и помню про то, что

Сказала ты мне на беду:

Придёт ко мне дальняя почта —

Но письма твои не придут;

Ты только рукою махнула,

Когда почтальон заходил,

И тройка рванула, и замер

У росстани говор удил.

Я знаю, что домик у леса —

Заглушит своей тишиной:

Что был я по глупости резок,

Что зря поругался с тобой…

И зря без открытки хотя бы

Ушёл почтальон кольцевой…

Сентябрь 1935

Всё детство

Детство – это кони и повозки,

Десять цинков стреляных патронов,

Заменивших бабки и игрушки;

Облачка шрапнелей по-над Доном.

Это – берег одноцветный, плоский,

Свежие окопы, ругань, розги,

Голод, шлях и, наконец, теплушки

И асфальт заплёванных перронов.

Это – выучка у хитрованцев

Воровать спокойно и без риска.

И ещё – чужой язык жаргона,

Почему-то ставший самым близким;

Потный страх от первых операций

Над вещами по чужим вагонам,

Осторожность,

Чтоб в конце концов

На ходу под насыпь оборваться

И лежать за дальним перегоном

С тёмным запрокинутым лицом.

Вот и всё здесь, многословья кроме.

С первою любовью по соседству

Юность начинается в детдоме.

И за нею – тенью по следам —

Ненависть и злоба против детства —

Тяжкая.

Большая.

Навсегда.

Декабрь 1935

«Может, я тоскую по доле лучшей…»

«Ветка курчавая знает разве,

К солнцу какому она растёт»

(Н. Тихонов)

Может, я тоскую по доле лучшей,

Только какая она и где?

Может – закатилась звездой падучей

К низкой и дальней тихой воде;

Может – живёт ещё в тёмных сучьях

Хвойных лесов, в грозовой беде.

Пусть – горевая, пускай – горящая

В самых прозрачных истоках дня,

Ранняя, поздняя, но – настоящая,

Всё ещё дышит и ждёт меня.

С чем я приду к ней? С каким уменьем,

Чтоб вырастала она, легка, —

Строгой работой. Напором, пеньем,

Пойманной птицей в моих руках.

Я ей отдам и любовь, и слово,

Я обрасту сединой и трудом,

Чтоб поднялась она самой новой

В самом светлом и молодом;

Чтобы звенела под солнцем, под ветром…

Кем мне прийти к ней, в конце концов,

Слесарем, токарем, архитектором,

Грузчиком, педагогом, певцом?

Разве я знаю, где буду лучшим?

Разве я знаю – мой путь каков?

Может, мне к звёздам лететь сквозь тучи

И никогда не писать стихов;

Может – дорогу вести в пустыне

Или баранов растить, пока

Сердце устанет и кровь остынет,

Станет неверной моя рука.

И я выхожу на большую дорогу,

Чтоб видеть страну от конца до конца;

И я окликаю творящих эпоху —

Грузчика, педагога, бойца,

И мне отвечают под солнцем, под ветром:

– Живи и учись,