Читать книгу - "Собрание сочинений. Том II. Стихотворения, напечатанные в периодике и найденные в архивах; заметки, статьи - Павел Николаевич Шубин"

Мюссе.

Что сказать? —

Разве в Пинских болотах

Были ночи на отдых добрей,

Если,

Выдержал сотни походов,

Там,

Под шквальным огнём пулемётов,

Под огнём полевых батарей,

Томик Пушкина без переплёта

Вместе с кольтом лежал в кобуре, —

Что, романтик?

Так – прочь эту патоку

Трезвых:

Сон от зари до зари;

Наплевать нам на трезвость!

Гори,

Наша звонкая,

Наша романтика,

Наша молодость, чёрт побери!

III

Так мы встретимся: город заглохнет,

И, в косяк упираясь плечом,

Я почувствую сразу, что слов нет,

Что опять не скажу ни о чём.

Заикаясь слегка и краснея,

Так и буду стоять у дверей.

Вот опять ты вся ка́к Лорелея,

Как русалка Раутенделейн.

Из рыбачьего, дальнего сказа,

Из забытых богемских лесов

Русокосой и зеленоглазой

Ты входила в мальчишеский сон…

Так давно тебя знаю, как будто

В светлых листьях донских верболоз,

А не здесь, на дворе института,

Мне увидеть тебя привелось.

Так давно!..

Мы пройдём над Невою,

Где в дрожаньи скользящих лучей

Лунный лёд полыхнёт синевою

Наших волчьих, январских ночей.

Тех,

        в которых – пуховые шали,

Скрип полозьев,

        медвежья доха,

Леди Макбет —

        крестовая краля —

               Мценской глуши,

Где стужа лиха,

Где кричат петухи,

Где едва ли

Брезжит свет за окошками хат…

Но над набережною Рошаля

Ни бубенчика, ни петуха…

Только иней, как сизые бусы,

Вышил адмиралтейства флажки,

Только светлых ночных автобу́сов

За углом замирают рожки.

А у нас с тобой времени мало:

Где-то спит недочитанный Марр

У тебя,

У меня – Келтуяла,

А с утра, как на грех, семинар.

Погляжу тебе вслед и потуже

Нахлобучу треух до бровей.

Вот у вас в общежитии тушат

Свет,

И хлопают крылья дверей;

Вот – затихли…

…Всё реже прохожие

Возле дома, где снег до колен,

Где за окнами спишь ты, похожая

На русалку Раутенделейн.

7 ноября 1936

Возраст

Записки,

Письма,

Мелкий гравий

Забытых почерков,

И пыль

Цветков,

Альбомов,

Фотографий —

Уже не жизнь, а только быль,

Которую с друзьями тратишь,

Разговорившись невпопад.

Так звёзды, канувшие в затишь

Речную,

С нами говорят,

Напомнив с непонятной силой,

Что это через сотни лет

Лесная заводь повторила

Однажды излучённый свет.

Но он не жжёт, дрожа в тумане

Холодным тихим светляком.

Зачем же отсвет жизни ранней

Так сердце ранит глубоко

Ожогами воспоминаний?

4 декабря 1936

Полесская площадь и коммуна

Здесь всё пропахло кислой шорней,

Овсом и сеном. И домишки

Глядели на косые лужи,

На душный лошадиный кал.

У каланчи водонапорной

Две сломанных бадьи. И вышка.

На ней – пожарный в жар и стужу

Как идол – в шубе восседал.

И это всё – горох по тыну,

Густая грязь под цвет мазута,

Где дремлют розовые утки,

У палисадников – навоз,

На голом выгоне – скотина,

Казёнка, лавочки, заку́ты…

И это всё, наверно, в шутку

Полесской площадью звалось.

Тут продавались шлеи, дуги,

Гужи и шины на колёса,

Ободья, ступицы и просто

Обломки дрожек беговых.

Так – монопольно по округе

Полесская жила извозом,

Выращивая по потомству

Биндюжников и лежовых.

«Я забуду имена и лица…»

Я забуду имена и лица,

Но – река за крепостью и ров,

Но – июль, проросший на петлице

Парой тёмно-синих васильков,

Волосы – белёсые от солнца,

Тихий смех и лёгкий голос твой…

Только память, может, отзовётся

Радостью далёкой и тоской.

Пусть она померкнет… Я на ощупь

Оживлю поросший лебедой

Склон реки, берёзовую рощу,

Смех твой отлетевший, молодой,

Жизнь твою и стать твою такую,

О которой до конца тужить…

Мне бы нынче самую простую

Песню в память о тебе сложить.

Но слова мои пройдут – слепые,

Протрёшь цветистой пустотой…

Ты была – как васильки степные —

Незамысловатою, простой.

И сейчас, когда твой образ светлый

В памяти растает на ходу, —

Я увижу поле на рассвете,

Берег, росы, тростники в цвету.

«Глухая ночь станицу захлестнула…»

Глухая ночь станицу захлестнула,

Но кровь звенит, играют кони зло,

Давно почуяв, как неясным гулом

Стучится в степь подземное тепло;

Давно почуяв шелест трав пахучих,

Дымок кизячный, окрик чабана,

И смутный зов, томительный, могучий

Зов первых игр ночного табуна.

Равнинный ветер пробежит по шкуре,

Раздует ноздри ко́ням, и опять

Заливисто и беспокойно ржать

Начнут они…

А ездовые – курят,

Шестые сутки не ложатся спать.

Земля зовёт – им больше нет покоя,

Земля зовёт – они не могут спать!

(Нас тоже чувство мучает такое,

Когда, сложив все вещи под рукою,

Не спим, худеем, чай глотаем стоя,

Боясь на скорый поезд опоздать.)

Весна! – холщовый парус на затоне,

Земля! – шумит осока в ильменях,

Весна! – назём дымится на загоне,

Земля! – станицы птичьи гомонят…

Над займищем, над лебединым стоном —

Проходит ветер, камыши креня…

И ездовые засыпают ко́ням

По гарнцу золотого ячменя.

Ресторан

По небу рассыпана звёздная соль,

И полночь колотится