Читать книгу - "Собрание сочинений. Том II. Стихотворения, напечатанные в периодике и найденные в архивах; заметки, статьи - Павел Николаевич Шубин"

вперёд,

Любимая будет чертить до рассвета,

И будет работать ижорский завод.

30 августа 1934,

Буйнакск, Дагестан

В гунибе

Я помню, как, синея сразу,

И подходя со всех концов,

Туман ровнял по ватерпасу

Морщины гор «За-под-лицо».

Он пухнул, как пивные дрожжи,

Уже заполонив пути;

И долго путал в бездорожье

Далёкой песенки мотив,

Который шёл в лиловом свете

От той далёкой стороны,

Где серый минарет мечети

Распят аулом у стены

Отвесных скал, немых, как рыбы,

С которых, порох пепеля,

Бил до последнего на выбор

Мюрид последний Шамиля

Кубанских пластунов когда-то,

И скалы рассказать могли б —

Как стал могилой халавата

В упор расстрелянный Гуниб…

А песня шла поверх тумана,

Как горы в зное – горяча,

Она росла. И неустанно

Ей подпевала кяманча.

Я вспомнил, что в аул-совете

Аварцы не раскрыли губ

Протестовать. И в их мечети

Открыли комсомольский клуб.

2 сентября 1934,

Буйнакск, Дагестан

Супруги глуховы

Долго после твоего визита

Я свои сухие руки жал:

– Хоть бы повстречался, инквизитор,

Я б ему все рёбра поломал…

Инквизитор между тем лениво

От сраженья поля за квартал

Пил в большой пивнухе с солью пиво

И в тарелке вилкой ковырял.

Вечером я заглянул в окошко,

Растерялся, глупо поражён:

Из бокала с перебитой ножкой

Пили водку вместе – ты и он…

И потом всю ночь, почти зверея,

Думал я, прокляв твои слова,

Есть ли в свете головы дурее,

Чем моя пустая голова?..

7 сентября 1934,

Буйнакск, Дагестан

Начало сезона

Если занавешенное небо

Явно ощутимо головою

И каштанов лапчатые листья

Выше неба стали говорить;

Если пахнет сыроватым хлебом,

И сухою скошенной травою,

И идёт по ней походкой рысьей

Холодок подкрашенной зари;

Если горькой горечью полыни

Попрощалось лето. И на полдень —

По следам проходят арьергардом

Звонкие, как зори, журавли —

Значит, скоро со степи нахлынет,

Выкупавшись в настоящем холоде,

Сам октябрь, и пролетит парадом —

В далях костенеющей земли.

Для меня он серебром отделает

По опушке – золотую выкладку…

Негде зайцу класть ещё тройчатником

Тонкий след. И чернотроп – угрюм.

Но погода звонкая и смелая.

Потому, такую зорю выгадав,

Я, патроны зарядив зайчатником,

Выхожу навстречу октябрю.

9 сентября 1934,

Буйнакск, Дагестан

Так умер гуртоправ Керим Абдуллаев

Жидкие осины говорили

Непонятно, робко… Но о чём

Говорить им ночью над ручьём?

Мгла была под цвет болотной гнили —

И в неё внезапны и тонки

Падали и гасли светляки.

Человек лежал, раскинув руки,

Тихий и спокойный, не дрожа…

Видно – очень полночь хороша,

Видно – честны все его поступки…

Или, может, дрожи помешал

Исказить лицо его – кинжал?

Он вошёл в сосок – широк, и вышел

Меж лопаток, чтоб травы настил

На три дюйма в землю пригвоздить…

А осины говорили тише…

И лежащий – не хотел дышать,

Чтобы только им не помешать.

Может быть, от них хотел он слышать —

На какую сторону реки

Баевы уплыли кунаки?..

У кого ещё собаки лише,

У кого наёмных больше рук?

Бай хитёр и скрытен, как барсук…

Он – совсем не бай в аул-совете.

Он сказал совету: «Знаешь, друг?

Я байгуш, совсем байгуш, – пастух…»

Он с кади́ шептался у мечети…

(А кади́ святой и арабист…)

Баю он такой подделал лист —

Что в совхозе сразу стал он старшим.

И опять у бая, как и встарь,

Целых двадцать сотенных отар…

Бросив всё, и дом, и стадо даже,

Восемь суток, восемь круглых лун

Шёл пастух Керим в Махач-Калу.

Но уже у самого Чиркея

Заревел седой Сулак в кустах:

Нет пути Кериму, нет моста.

А в горах шёл ливень, свирепея…

И тогда Керима у реки

Баевы настигли кунаки…

Сколько он им посулил барашков?

Всё равно чужие… Разве жаль —

Заплатить десяток за кинжал?!!

Кровь пятнала белую рубашку.

Сверху, словно дождик, моросил —

Непонятный говорок осин.

9 сентября 1934,

Буйнакск, Дагестан

Что мне рассказал уполномоченный Брынзотреста Камиль Алиев

Словно струны кобыза —

Звенела волна в камышах.

За дувалами мызы

Обиженно плакал ишак…

        И на отмель – вчерашним,

        Давнишним, как эхо в лесу,

        Непокорным и страшным

        Ложился хрипящий кой-су.

Он, как сгусток отчаянья,

В скалах рвался́ на клоки…

И бродила в кок-гае

Смертельная ярость реки.

        Может быть, потому,

        Дожевавши кусок табаку,

        Мой товарищ на тьму

        Покосился и плюнул в реку…

И сказал: «Сорок лет,

А кой-су всё так, как тогда…

Брата нет, друга нет —

И мои поредели года…

        Сорок лет выпадает

        И вновь высыхает роса…

        Стала ниже крутая

        Могила, где спит Падисат,

А кой-су так же крепок,

Как будто опять у воды

Восемнадцать абреков

Поют перед смертью «верды»…

       …Я