Читать книгу - "Собрание сочинений. Том II. Стихотворения, напечатанные в периодике и найденные в архивах; заметки, статьи - Павел Николаевич Шубин"

Северный полюс!

Над сворой собак поднимается кнут,

Сжимай, капитан, своё сердце и волю,

Смотри, капитан, как по снежному полю

Усталые люди, качаясь, идут…

Идут за тобою в последнем разбеге

Навстречу победе, от боли хрипя, —

Они черепичные кровли Норвегии

Из памяти выбросили для тебя…

Вперёд, капитан! Наноси очертанья,

Ещё не открытой земли, берегов,

Пока у людей из обмёрзшей гортани

Чёрными сгустками падает кровь…

Натяни, капитан, командирские нервы,

Рево́львер в руке, ледяные глаза —

Последняя банка промёрзших консервов,

Но всё же ни шага, ни шага назад…

Иди и победе, и гибели радуйся,

Иди, приноси через снежную верть,

Через айсберги, на девяностые градусы

Новую карту и новую смерть…

Последняя песенка, кажется, спета,

Последняя нота утраченных сил, —

Чтобы в Европе кричали газеты

О ботинках, которые ты носил…

…Что ты любил – шоколад и кофе,

Какие коктейли заказывал ты,

И твой горбоносый, упрямый профиль

Втиснут журналы в большие листы…

И, может быть, вычернят трауром флаги,

И сделают фильму «Последний поход»,

Потому что и гордость твоя и отвага

Ещё означают – хороший доход.

Вперёд, капитан, за проливы Беринга,

Вперёд, капитан, ко всему готов,

Чтоб тяжелели фунты стерлингов

В карманах известнейших биржевиков,

Чтоб плакали вечером старые дамы,

Чтоб именем твоим назывался шантан —

Иди персонажем затрёпанной драмы

С латунным компа́сом в руке, капитан!

Иди… И скончайся в последнем размахе,

Без слова испуга, в снегу до колен,

Чтобы нажился любой парикмахер

На модной причёске «Аля Амундсен»…

Большая жизнь

А мне куда такой весной

По городу брести,

Покинув печки сонный зной,

Кровать, зачёт и стих,

Который одинок и гол,

Несмел и неуклюж.

Он робко и смешно прошёл

По окнам вешних луж;

Он спеть хотел на свой манер

И на манер скворцов…

Но… робкий стих – он сбил размер

И потерял лицо.

Весна! Весна! А он был тих —

Что зимняя пора.

И я ушёл, оставив стих

Грустить и умирать.

Слегка о весне

Это бывает в мае,

В свободное утро, когда

У самых дворцов замирает

Литой синевою вода.

И пахнет у самого края

То нефтью, то свежей травой;

И кажется – строгие здания

Нырнули в Неву с головой.

И мало упругому телу

Стоячей прохлады речной.

До вечера ходишь без дела

По гладкой, как стол, мостовой,

Всему удивляясь безгласно,

Вертя головою вокруг.

Наполненный клюквенным квасом

Живот твой похож на бурдюк.

И некуда деться от солнца,

И липнет к асфальту каблук.

На каждом лотке продаётся

Тепличный мочалистый лук.

А хочется розовых яблок,

Сырой земляники лесной…

Чтоб день этот сонный и дряблый

Во всём прорывался весной,

Чтоб крепость до солнца взлетала

Тугою зелёной струной.

Мне этого воздуху мало,

А ветер идёт стороной.

Перевал

I

Я всё променяю на полночь,

На вызов

Солёного ветра,

На страх высоты

Тропинок,

Где тучи с обмерших карнизов

Сползают с сознаньем своей правоты.

И некому там доверяться и клясться,

И некого будет просить, чтоб помог.

И снег, наконец перестав притворяться

Весёлым, —

Убийцею ляжет у ног.

Не зря я не верил ему на походах,

Когда он казался снегуркой, снежком —

Счастливым и мирным,

Как в детские годы,

Когда хорошо не тужить ни о ком.

Я душу его разгадаю впервые,

Когда, стервенея, свиваясь в кольцо,

С тоскливым присвистом ударят кривые,

Упругие полосы снега в лицо.

Так вот оно где – равнодушье природы,

Глухая, насмешливая западня!

Здесь дружбе не верят.

Здесь предан и продан.

И друг твой, и ты – до последнего дня,

До мысли последней,

До шага,

До вздоха…

Припомнятся: детство, салазки, снежки.

И некому будет сочувственно охать,

Поить валерьянкой, давать порошки!

Закрой же морозом сожжённые веки

И радуйся:

По-настоящему раз

Проверится смертью цена человека

Он – голый, без комнатной фальши и фраз.

* * *

Я всё передумал, покамест неистов

Буран над обвалами тучи трепал;

Покамест сидело нас трое туристов

По пояс в снегу под прикрытием скал,

И где-то над тучами – хохотом, свистом —

Недостижимый гремел перевал.

II

Один обругался

Узким,

Обмёрзшим, хрипящим ртом…

«У меня, понимаешь, в Курске

Служба, невеста, дом.

Чёрт меня дёрнул

Сразу

Верить красивой лжи.

Вот – издыхаю. Азия…

Разве тут можно жить?

Дома теперь, наверно,

Сели играть в лото.

Тётя пуховый, серый

Вяжет к зиме платок.

Возле иконостаса

Фуксии расцвели.

Я ей сувенир обещался

Привезть из этой земли.

Думал: горы, природа!

А мне – тридцать первый год.

Отец и я – счетоводы,

И дед мой был счетовод.

Жили – дай Бог любому —

Что ещё? Домик. Сад.

Невеста…

Отсюда к дому

Пешком бы ушёл назад.

Тридцать спокойных вёсен

Прожил.

Столько б ещё…»

Я видел, как стыли слёзы

И падали льдом со щек.

Он плакал, как сыч,

Сердито,

Сводя перепонки век…

III