Читать книгу - "Жестокие всходы - Тимофей Николайцев"

И ещё: «Человек слабый, но Глине себя без остатка вверивший — сможет сам вынимать глубокие котлованы и громоздить подле них высокие холмы…»

Раньше всё это казалось ему каким‑то бессмысленным набором слов, но теперь Луций, впервые собственными руками осмысленно сотворивший настоящее колдовство, понимал их так — сила, обещанная ему, не имеет доступных человеку пределов… нужно только привыкнуть к ней, освоить её, как следует… Пока он баюкал палец, другой рукой унимая кровь — земля уже затвердела вокруг трех собачьих туш, вкопанных в неё стоймя.

Пошатываясь, он вплотную подошёл к телеге, укрытой жёстким брезентом поверх мешков. Не сразу, но у него получилось одной рукой сорвать с брезента узел и оттащить его в сторону — словно стаскивая покрывало с покорной и готовой на всё новобрачной… Бока мешков засветлели под взглядом луны, и ему вдруг почудилось, что телега нагружена прекрасными русалками — округлые и нежные девичьи формы вроде и манили с себе ладонь, но чуть выше рыбьими хвостами торчали кверху особым образом завязанные горловины…

Луцию пришлось повозиться, пока он не приноровился скручивать края мешков в тугие косы, а потом одним резким движением сдёргивать с них проволочные кольца… Проделав всё это, он тянул к себе за хвост очередную русалку и отпускал мешковину через низкий тележный борт — белые реки выплёскивали оттуда и, шелестя, проливались на землю…

В мешках оказался вовсе не отборный хмельной ячмень для Храмовой пивоварни, как они думали… и даже не свекольный сахар, предназначенный для неё же. Шуршали, пересыпаясь в холсте, диковинно длинные и белые зёрна… Распотрошив какой‑то по счёту мешок, Луций не удержался и восторженно просеял зёрна сквозь пальцы. Так вот, что это такое… Рис — крупа богатеев, возимая за сто морей! Половина золотого за один мешок!

Что-то упоительное было в этом — позволять мерилу человечьего блага и пота течь на землю… так запросто, словно наклонять деревянную лохань, выливая воду после стирки.

Значит, всё что читали из Чёрной Книжицы Духовники — невыдуманная правда! Они ведь именно так и читали: «Благо земное — ничто… И мера благая — ничто… Скорбь человечья по потерянному или содеянному — тоже ничто…» Голова кружилась от всего этого.

ЗАЧЕМ ЖАЛЕТЬ ТО, ЧТО ЦЕНЫ НЕ ИМЕЕТ? БЫЛО СКАЗАНО — НОВЫЙ НАМЕСТНИК ПРИДЁТ И ВОЗЬМЁТ… И ЧТО ВЗЯЛ — ТО ЕГО. ПОДЕРЖИТ И БРОСИТ, НО НЕ ДУМАЙ, ЧТО ПОДЕРЖАЛ И ВЕРНУЛ… ТОЛЬКО ТАК С НИМИ И НАДО! — это нашёптывал голос-внутри-купеческой-стены, по периметру обегая двор и прыгая с постройки на постройку — круг за кругом… перестав быть громогласным и сделавшись теперь почти ласковым, воркующим…

Луций только и успевал, что кивать ему…

ЖЕСТОКОСТЬ ВСЕГДА ПУГАЕТ ЛЮДЕЙ, НО ЛИШЬ ЖЕСТОКОСТЬ БЕССМЫСЛЕННАЯ — ПРИВОДИТ ИХ В УЖАС! НЕ ЖАЛЕЙ ЛЮДЕЙ… ОНИ ВИНОВАТЫ! ОНИ ПУТАЮТ «МОЖНО» И «НУЖНО»… ОНИ ПУТАЮТ «ВСЕЦЕЛО» С «ВСЁ ЦЕЛО»… ПУТАЮТ «ЗАКОНОМЕРНОСТЬ» С «ЗАКОННЫМИ МЕРАМИ»…. СЛЕПО ИСПОЛНЯЮТ РИТУАЛ ВМЕСТО ТОГО, ЧТОБ ИСТОВО СЛЕДОВАТЬ ЕМУ…. ТЫ ЗНАЕШЬ, ПОЧЕМУ У ЧЁРНЫХ КНИЖИЦ НЕ ШЕЛЕСТЯТ СТРАНИЦЫ?

Луций в ужасе мотал головой, один за другим срывая узлы с мешков. Текли белые реки, падали прямо в грязь многие золотые, ещё не обращённые в настоящие деньги — половина серебряной меры за каждый или один целый за два мешка… Кривощёкий, должно быть — тронулся бы, если б увидел…

ПУСТЬ ТЕКУТ… — твердил голос, перепрыгивая на каменную стену одного из амбаров. Он был сейчас таким властным, что у Луция подкашивались ноги. — ПУСТЬ ОНИ ВИДЯТ, КАК БЕЛЫ БЫЛИ РЕКИ ДОРОГОГО ЗЕРНА… И ПУСТЬ БЛАГОДАРЯТ НАС ЗА ТО, ЧТО РЕКИ ЭТИ ПОКА НЕ БАГРОВЫ! ПУСТЬ ТАК БУДЕТ! ЕЖЕНЕДЕЛЬНОЕ БЛАГОДАРЕНИЕ, ЧТО ЛЮДИ ДЕЛАЮТ ГЛИНЕ — НЕ ОТМЕНЯЕТ ИХ БЛАГОДАРНОСТИ. ВСЁ ВОКРУГ — НЕ ИХ, НО МОЁ-МОЁ-МОЁ-МОЁ-МОЁ!!! ПУСТЬ ЗНАЮТ ЭТО… ПУСТЬ ЗНАЮТ…

Луций распустил последний мешок, изверг его содержимое наземь и отвалился от телеги, совсем обессилевший.

Окольцевавший палец железный корень всё ещё продолжал ёрзать по нему, выдаивая уже вялую кровяную капель. Кровь падала к ногам — на драгоценное рассыпанное зерно. Так редкий дождь сеет над полем — точечно чернит его каждой каплей, но — лишь отведёшь на мгновение взгляд, и вот уже следа не осталось… Пусть же взрастёт здесь бурьян до самых небес! Пусть от серого полынного цвета и жёлтые пшеничные поля изменят цвет свой! Пусть ячмень растёт колючим, как репей! Пусть плуги тонут в пахоте, пусть вместо колосьев к солнцу возносятся корни! Вы прятали блага свои, вы откупались медяками от долга земного, так пусть колючий овсяный пряник станет вам полной золотой мерой! Пусть похлебка, черпаемая со дна, не дойдёт до рта вашего! Пусть деньги, что вы таили — уйдут сквозь пальцы, как через выдох и вдох уходит от вас время!

Это, вроде бы, были уже его собственные мысли… Или нет? И не разобрать…

Пусть те, кто решил, что, говоря на языке недр, понимает их мысли — СТРАШАТСЯ! Пусть прошлые наместники, говорившие за подземных богов свои собственные слова — УЖАСНУТСЯ СДЕЛАННОМУ! Пусть слуги, возомнившие себя хозяевами — УКРОЮТСЯ В ДОМАХ СВОИХ, И ВЗЫВАЮТ К ЛЁГКОЙ СМЕРТИ…

— И ТОГДА… — голос зазмеился по амбарной стене, и Луций замер — ожидая, когда он договорит. — И ТОГДА — ТЫ ПОДОЖЖЁШЬ ИХ ДВЕРИ…

Пусть так и будет!

— Пусть будет… — согласился Луций, следуя за ним и пересекая двор. Он направлялся прямиком к амбарам. Их каменные скорлупы, наполовину вкопанные в землю — будто светились под взглядом луны, так что были отлично различимы в ночи…, но длинные листы конского щавеля, обожавшего те места, где смыкаются живая почва и мёртвый камень — обрамляли светлые стены особой рваной чернотой. Ворота были — из смолёного дуба, столь же чёрные… только блестели на них пудовые гири замков на кованных вручную проушинах.

Хорошие, крепкие замки… старая работа.

Луций помедлил около угла первого из амбаров и прислушался…, но окна стоявшего в отдалении купеческого дома были по-прежнему темны. Ни звука и ни скрипа не доносилось от высокого крыльца. Собаки сдохли молча, а голос-в-камне был слышим только одному ему, так что Луций за всё это время умудрился никого не разбудить… Убедившись, что вокруг по-прежнему тихо, он выудил из кармана отцовский ключ…

Тот прыгал в руке, словно весу в нём было — превыше сил человеческих. Луций только сейчас понял, насколько он выдохся, ворочая все эти мешки. Разорённая телега так и стояла в груде зерна, утопая до середины колёс. Драгоценный рис налип на дегтярную испарину осей, сделав колёса похожими на