Читать книгу - "Растворяясь в песках - Гитанджали Шри"

завела бы пару-тройку детей, дом со слугами, машину, кого-то, кто помогал бы на каждом шагу, и стала бы мамой, бабушкой, госпожой и царицей. И Рибоки бы надела, мол, гляньте-ка, и это мне по силам. Но я хотела жить своей жизнью. И стоило мне проявить хоть какую-то заботу о вас, все пошло кувырком. Даже дыхание стало исчезать.

– Уезжай. При первой возможности, – сказала она, как будто нашла решение. – Я скажу Анвару.

Анвар, Анвар – бог знает, откуда взялось это имя, но теперь оно все время звенит у меня в ушах. Впервые она произнесла его в полицейском участке. Наверное, мы не поняли, что после ухода Папы она действительно заболела, впала в глубокую депрессию. И наверное, тогда рассудок ее помрачился. Не могла вынести одиночества, и воспаленный мозг породил другого мужа, тогда, попав в собственную ловушку, она вынуждена была поддерживать свое существование благодаря лжи, и одна ложь цеплялась за другую – так мы попали сюда. В тюрьму.

Или в сумасшедший дом.

Я слышала, что старики впадают в детство. Но считать себя юной? Как же нелепо. А меня в расцвете лет она сделала старухой и привезла в Хайбер умирать.

Да, это должен был быть Хайбер. Лучшее место для этого сюрреалистичного спектакля. Или мог быть Томбукту. Или Луна. Или Марс. Место, непохожее на привычный мир. Мама довольна спектаклем, который она поставила. Даже если умрет, это будет завораживающая смерть. Как же она пристрастилась к монологам. Если бы ты только слышал ее речь о границе в тот день и видел, как были ошеломлены мы, зрители.

– Придите хоть немного в себя. Посмотрите на свой возраст. На мой возраст. Вы собирались закончить все это на Али Анваре. Не вышло с ним, взялись за его отца. Теперь нам несдобровать. Видели, как он разозлился? Если какая-нибудь женщина придет и скажет, что она жена нашего отца, разве мы будем молча терпеть? – пыталась я вразумить ее.

– Если она жена твоего отца, то не нужно терпеть, нужно оказать ей радушный прием, – упрямилась Мама.

– Как он Вам может быть хоть кем-то? – продолжала я, К. К.

– Он мне не кто-то, а муж.

К. К., тогда я ей напомнила:

– Мам, у него другая религия, другая страна. Какая Вам выгода от всей этой бессмыслицы?

– Выгода? – Она спросила так громко, что убийцы заглянули внутрь. – Это то самое слово, которое приводит в смятение религии и страны, разделяет их. Разделяй, разлучай, и получишь выгоду. Создай страну – спаси веру. А страна создается или разрушается? Религия расцветает или чахнет? Выгода? Что такое выгода? Даже не говори мне. Я сюда не за выгодой пришла. Просить долю, участвовать еще в одном разделе – это все мне неинтересно.

– Так зачем тогда пришли? – закричала я.

Тут откуда-то прилетел комар и начал пищать мне в ухо. Вспоминаю, как ты, К. К., скрипя зубами, бегал за несчастным комаром и вопил, что не дашь этому козлу улизнуть. К. К., продолжай называть комаров козлами, это утешит мою душу. Но только не говори Маме! А то она тут же сделает комара своим наперсником.

Этот комар-козел отвлек меня… где я остановилась? Да, я, разозлившись, спросила:

– Так зачем тогда пришли сюда?

– Встретиться с мужем, – ответила она с какой-то странной решительностью.

– Вы индуска, он мусульманин, как он может быть вашим мужем, как вы могли пожениться? – Я попыталась раскрыть ее обман.

И тут у нее ответ наготове, представляешь, К. К.? Целую речь произнесла: «Ты что же думаешь, связи и отношения появились только после того, как пришло ваше поколение? А раньше людей в мире не было? У них не было желаний и стремлений? Мы тоже жили. Тоже учились, знакомились, вместе гуляли. Создавали моду и разрушали. Сначала перенимали мы, потом нас копировали в других местах. И мы тоже любили. И знаешь, милая, у человеческих отношений никогда не было границ и никогда не будет. Тогда тоже были догмы, но были и те, кто двигался вперед, нарушая их. Напротив нашего класса был класс господина Зафри. Он преподавал фарси. Мы изучали искусство. Мы все вместе ходили к нему есть халим и другие мясные блюда. Мамин брат не разрешал ходить туда, но дядя – так я звала маминого отца – никогда не запрещал. А сестра отца говорила: «Когда пойдешь туда на обед, произнеси: «Нет бога, кроме Аллаха, и Мухаммед – пророк его» и ешь себе на здоровье. А по дороге домой скажи: «Ом бхур бхувах сваха»[190]. И все правильно». Когда Каусар приходила к нам, то смеясь произносила: «Ом шанти шанти». Пути соединяются смехом и игрой. Рано или поздно любовь признают все. Несколько дней спорили, ругались, жаловались, потом мы поженились». Говорит, в 1870 году был издан специальный закон, разрешающий заключать брак людям, принадлежащим разным религиям, если их старшие родственники дадут согласие, – так они и поженились.

«Не может этого быть, где-то должна быть запись о вашей свадьбе, где она?» – прижала я ее к стене. Тогда она ударила меня по плечу тростью, ладно, не то чтобы сильно, но со злостью.

– Ты спрашиваешь, где запись? Спроси у тех, кто перетащил все оттуда сюда, какие записи остались. А где запись о тех, кто убегал от гнавшегося за ними огня? Где был чей дом, и осколки чьего сердца там остались – это записали? Эти бумажки не ищут? А ты требуешь доказательств того, что нас двоих благословили мамин отец и папин брат? Стоит только уничтожить упоминания о нас, лишить дома и возвести границу из лжи, как уже поверишь, что нас и не было вовсе. Сколько всего есть в мире, чего не записано на страницах истории. Витает в воздухе. Можешь распознать, так распознай. Не отбрасывай, но отнесись с почтением. Если привыкли обходиться без бумаг, скажете, что эта статуя моя, а если нет, скажете, что все – вранье? Об этой статуе нигде нет записи: ни в каком учреждении, ни в каком музее, вы строите догадки, разглядывая ее. Так посмотрите на нас. Мы сами и есть доказательство нашего существования.

Она все глубже и глубже увязает в собственной истории. И чем больше она запутывает ее, тем больше удовольствия получает. Насколько убивает меня, настолько оживает сама. Господи, да замолчи же, эти сказки сведут меня в могилу, весь мир смеется над нами, чего еще ждать?

Но возможно, и это из-за зависти. Ведь ей осталось жить всего ничего, значит, и я должна расстаться со своей жизнью.