Читать книгу - "Растворяясь в песках - Гитанджали Шри"

Живи хорошо, мой любимый К. К., и продолжай называть комаров козлами. Но повторяю еще раз, это шарканье полунадетых шлепок, в которых ты таскаешься везде, безумно меня раздражает – не делай так. Уж постарайся ради меня. Или в память обо мне. Или в надежде, ложной или настоящей, что однажды откроешь дверь и увидишь меня на пороге.

Будешь ждать? С чего бы тебе ждать? Приедешь сюда? Как приедешь? Никто не ждет. Кто-нибудь что-нибудь знает? Какая разница. Так и уйду. Ты даже не узнаешь, что я скучала по тебе, только по тебе. Настоящая любовь, потерянная любовь.

Твоя,

Исчезнувшая.

Р. S. Только что приходил Наваз Бхаи. Сказал:

– Собирайтесь, за вами приедет машина, и вы вернетесь на родину. Пятница – выходной. Потом суббота и воскресенье.

Значит, на следующий день, в понедельник. Да, Амма джи, вы не сможете встретиться с отцом начальника.

– Да как же так, Наваз, почему не смогу? Ты только скажи ему, он сам придет, обязательно придет!

– Он не может прийти. Он парализован. Не может встать.

– Я ничего не понимаю, – шепчет Мама Навазу Бхаи. Наваз Бхаи положил руку ей на плечо. – Почему Шимми ничего не сказала?

Шимми – это дочь некой Каусар, которую Мама считает своей подругой. Мы встретились с ней, когда путешествовали без визы по Синду. Это она рассказала, что ее мамы уже нет в живых и где искать ее дядю.

Мама стоит. Одна. Крохотная. Наваз Бхаи ушел.

Она открывает рот, чтобы что-то сказать. Широко-широко, как будто хочет закричать. Лицо искажает боль, как будто вот-вот заплачет. Ни звука. Мама стоит. Одна. С открытым ртом, распахнутым, искаженным. Молчит.

На стене растет ее тень. Как будто и не ее. Тень истории.

Я устала. Сна нет. Усну? Буду спать?

Я буду спать. А ты приди и поцелуй. Тогда проснусь. А нет – так нет.

25

Спустя какое-то время в Шри-Ланке перед самым началом матча по крикету первоклассный бэтсмен из пакистанской команды начал икать и никак не мог остановиться. Поили водой, говорили задержать дыхание, похлопывали по груди, били по спине, но он икал так, что подпрыгивала раздевалка.

– Убить решили? – спросил бэтсмен, чье раскрасневшееся лицо все было залито слезами.

Тогда боулер с очень серьезным видом сказал, что знал одну женщину, которая переставала икать только тогда, когда ее резко били по спине. Вся команда разразилась смехом. В перерывах между приступами икоты и плача бэтсмен сказал:

– Дружище, захотелось меня пнуть, так просто пни.

Другие игроки тоже стали подшучивать:

– Ребятки, мы не в футбол собираемся играть, а в крикет. Если бы ты попросил подать мяч из-за спины или выбить шестерку, то мы бы точно помогли.

– Я не шучу, – сказал боулер серьезно. – Я звал ее «Амма джи».

Товарищи продолжили подтрунивать:

– А она тебя сынком?

– Да, но ее дочь звала меня убийцей.

– Почему же, сынок? – покатывались они со смеху. – Увидела тебя с битой в руках?

– Нет, с «Калашниковым».

– Вот это ты дал жару, дружище!

Но парень был совершенно серьезен. Рассказал, что это были сложные времена для его семьи. Отец погиб от несчастного случая, и ответственность за мать и сестер легла на его плечи. Ему пришлось бросить учебу, и по рекомендации дяди его взяли в армию. Отправили в Ланди-Котал сторожить политических заключенных.

Рассказал, что там были две женщины, из Индии. Одна старая и одна напуганная. Не было никакой необходимости все время угрожать им автоматом, но то был приказ сверху.

– Мы откладывали автоматы и разговаривали про крикет. Она рассказывала, что однажды она упала и ее муж вскочил ее поднимать, а она, лежа на полу, отгоняла его: «Отстань, отстань, пропустишь, как Имран выбьет шестерку».

Их поймали без визы. Ее пакистанские знакомые возили их по стране.

На что большая часть команды вскинулась на него:

– Вот уж удивил, приятель!

Кто-то добавил, что на прошлой неделе возил без визы своего индийского друга смотреть Мохенджо-Даро. Остальные тоже разоткровенничались. Начали рассказывать, кто куда возил своих родственников и друзей без визы. Получился целый оркестр.

– Да зачем нужна эта виза?

– Вот именно, сел в автобус или машину да и поехал. Карачи. Таксила. Читрал. Каган. Мингора. Дир. Гилгит. Мардан. Инд. Хазарейцы.

– Мы собирались в Сват и Кашмир. Но накануне вечером позвонил дядя из Исламабада и сказал, чтобы мы не делали глупостей и что каждый представитель власти норовит перейти дорогу другому: «Ты поговорил с бригадиром, но если об этом узнает межведомственная разведка, пограничники или кто-то еще, то твоих гостей прикончат и тебя тоже».

– Это и случилось. Все-таки дело было в Хайбере, – сказал серьезный парень.

Оркестр опять загомонил:

– Когда мы ездили в Индию, у нас была виза на посещение только двух мест, но нас повозили везде. Биджнор. Карнал. Морадабад. Вриндаван. Гуджранвала. Амбала. Варанаси. Атраули. Бхопал. Кхатаули. Малабарский холм. Парк-стрит. Шимла.

– Разве кто-то сможет вычислить по внешности? Но Хайбер есть Хайбер, слишком по-львиному выглядела твоя Амма.

– Львица, – сказал тот, кого наградили прозвищем «Убийца». – Сказала, никуда я отсюда не уеду, и требовала встретиться с отцом большого господина, чтобы поговорить с ним о минувших днях, тогда только, говорит, тронусь с места. Уж не знаю, какая муха ее укусила, но даже начальникам пришлось несладко.

– И что потом? – Верили ему товарищи или нет, но история их постепенно затягивала.

– Было решено их депортировать, хотят они того или нет. Тогда… – Он замолчал.

– Тогда? – спросил кто-то после паузы.

– Тогда она стала икать.

– Икать? Да, об этом-то мы и забыли. – Но теперь никто не смеялся. Все ощущали необычное напряжение.

То, что серьезный парень рассказал потом, было таким странным, что никто не знал, как реагировать. Это могло бы показаться смешным, но почему-то шутить у них не получалось. Любопытно, что, когда он только заговорил про икоту, все дружно смеялись.

Так вот.

– Той ночью, – начал игрок, бывший тогда охранником, – она стала икать и не могла остановиться. Нас было четверо, спать стало невозможно. В конце концов мы не выдержали и постучали в комнату, где были обе женщины. «Все в порядке, Амма джи?» Когда рядом не было начальства, мы звали ее «Амма джи». Наваз Бхаи тоже.

– Кто такой Наваз Бхаи? – спросил кто-то. И он продолжил:

– Из комнаты вышла ее дочь и сказала, что у ее мамы случился приступ икоты. Мы, охранники, дали ей воды. Не помогло.