Читать книгу - "Растворяясь в песках - Гитанджали Шри"

граница? Господа, Пичхва повесил флаг на дереве, и получилась граница. Когда сумасшедший Маулви Сахиб из новеллы Джогиндера Пола приехал в Карачи, для него не было никакой границы, он продолжал считать, что живет все в том же своем Лакхнау. Вы создали границу у себя в уме. Поменяли имена, но места остались прежними, и люди – тоже.

Не будьте дураками. Делайте, как я говорю. Плывите через колючки границы, как воздух. Станьте электричеством, если есть провода. Станьте хорошими и играйте в хорошие игры. Если будете останавливать хороших, то останется ли время ловить плохих? Вы устроили игры страха. Собачью грызню. Все лаете: «Гав-гав, это моя территория, граница помечена, только сунься, гав-гав, сожру целиком».

Не дайте ненасытным распоряжаться границей. Кровопролитие и жестокость у них задарма. А солнечный свет, небо и воздух – чтобы украсть.

Не признавайте границу. Не разбивайтесь об нее вдребезги.

Есть только мы. Если мы не признаем, то этой стены не останется.

Тростью Мама провела линию. И стала переступать через нее. То прыгала, то раскачивалась. Играла, вскидывала руки и ноги, сотрясая землю. Ее голос то взмывал вверх, то устремлялся вниз. Глаза то загорались, то смеялись. А иногда она останавливалась на линии и начинала вращаться, направляя поднятую трость в головы собравшихся, так, что им приходилось уворачиваться и наклоняться то вправо, то влево.

Все девять рас[189] были рассеяны в воздухе.

Все встали, окрасившись в самые разные цвета и эмоции. У Али Анвара лицо было красным, у бородатых лица были желтыми, у убийц – изумленными, у Наваза Бхаи – одухо-

творенным, у Дочери – испуганным, у Коувы – исполненным гордости. Никто даже не пикнул.

Мама замолкает, начинает медленно садиться, как будто спускается внутрь себя. И после того как села, продолжает опускаться, как будто хочет погрузиться в землю.

– Уходите, – отворачивается она, – мое сердце скорбит. Много людей умерло.

23

Неизвестно, когда он ушел, но известно, когда вернулся. Али Анвар. После того, как заключенная Мама произнесла речь о границе. Через день или через два – никто не мог сказать точно. Случилось вот что: открытая дверь открылась, и вся процессия вошла внутрь с той же помпой, что и в прошлый раз. Остановилась. Все в оцепенении – Али Анвар красный, тот, что с птицей вместо рта, мистер «Бог даст» и остальные бородачи желтые, убийцы изумленные, у Наваза Бхаи лицо одухотворенное, у Дочери – испуганное, у вороны – исполненное гордости, никто не пикнет. Все стоят как вкопанные. Как будто опять вернулись в то мгновение и не было никакого перерыва. И что же, сейчас будет продолжение?

Мама в окружении растений, медленно поворачивается, берет трость и медленно идет к стулу, прислоняет ее к спинке стула, отряхивает руки и одежду от грязи и, садясь, медленно произносит:

– Садись.

Али Анвар сел. Все остальные продолжали стоять. Коува, вопреки обыкновению, вспорхнул совсем безмолвно и устроился сверху, на стене. Он подпер крылом щеку, как будто подавая пример остальным, и они тоже подперли щеку рукой в ожидании.

Все молчат, словно не понимая, кто за главного и кто заговорит первым: Мама или Али Анвар?

Все молчат.

Как будто выпили бханга. И ждут, кого прорвет первым – тогда все непроизвольно последуют его примеру.

Мама молчит, погружена в себя, и это делает атмосферу невыносимой. Но вот она делает знак рукой – идем дальше?

– Госпожа Чандрапрабха Деви. – Али Анвар смотрит вниз.

– Госпожа Чандрапрабха Деви. – Мама иронично улыбнулась.

Вырвавшийся у Дочери вдох хлопушкой упал вниз.

– Госпожа, – сдержанно говорит Али Анвар, – собирайте свои вещи. Вас в безопасности доставят в аэропорт Лахора, а оттуда…

– Где моя статуя? – прерывает его Мама.

– Она… – Голос Али Анвара слегка дрогнул. На мгновение он замолчал и, собравшись, продолжил: – Не ваша.

– И чья же она, любезный? – резанула Мама. – Она всегда со мной.

– Она здешняя, здесь и останется.

– Тогда и я останусь здесь. С ней.

– Как она попала к вам? Из музея пришел отчет. Она из Сикри, округ Мардан, провинция Хайбер-Пахтунхва. Второй век до нашей эры.

– Точно такая же в музее Лахора. – Мама рассказывала так, как будто они во всем согласны и продолжают мысль друг друга. – Такой же слоистый камень, такой же темный цвет. Мы видели ее. Поэтому я подобрала эту.

– Это кража.

– Что, сынок? Кто-то заявил в полицию о своей пропаже?

– Она нигде не зарегистрирована, но статуя настоящая – это установили доподлинно.

– Так и я, сын мой, настоящая. Зарегистрирована где-то или нет.

– Ее нашли здесь. Это и есть ее страна.

– Меня тоже нашли здесь. Вот и скажи, какая страна моя? Спроси у своего отца.

– Не говорите ерунды! – Али Анвара бросило в краску.

– Спроси у своего отца, что это за ерунда.

– Какое отношение вы имеете к нему? Говорите о себе, о том, что произошло здесь. Говорите прямо – так будет лучше.

– Буду говорить прямо с ним, с твоим отцом. Позволь мне встретиться с ним.

– Не втягивайте его в эти дела.

– Не втягивайте? Он втянут по самые уши.

– Что за околесица, госпожа? Это государственное дело, а не игра.

– Государственное дело и есть игра – бессмысленная и бесстыдная. Злополучная и унизительная. Глупая и вероломная.

– Пожалуйста, замолчите.

– А он замолчит? Позови его – вот и посмотрим.

– Да почему мы должны его звать? Как он связан со всем этим?

– Как муж связан со своей женой.

Что случилось потом? Все с одной стороны, Мама – с другой. Кто-то встал, кто-то упал. У кого-то заколотилось сердце, у кого-то лопнуло терпение, кто-то взметнулся вихрем. Али Анвар схватился за голову, «калашниковы» еле-еле удержали убийц на ногах. Изо рта мистера «Бог даст» вырвалось «О Господи». Наваз Бхаи сделал шаг в сторону Мамы и споткнулся. Другие бородачи поворачивались то вправо, то влево, а потом принялись грызть ногти. А тот, что с птицей вместо рта, открыл рот так широко, что птица вывалилась и куда-то улетела.

Даже Коува побелел.

Дочь сделала шаг вперед, три назад и, расплакавшись, стала орошать двор мольбами. Ее слова лились бессвязным бурлящим потоком. Маме: «Мама, не чуди, отпускают, так выходи». Навазу Бхаи: «Вы уж ей втолкуйте, что ей нужно молчать». Вороне: «Что-то там наверху у нее разболталось, себя угробит и меня за собой потащит». Убийцам: «Не убивайте нас, мы и так умираем с каждым днем, я уже подняться не могу, только ей не говорите, скажет, малокровие, скажет, накормите ее куриным супом, скажет, купите ей витаминов на базаре». Бородатым, обращаясь к каждому