Читать книгу - "Растворяясь в песках - Гитанджали Шри"

услышал Али Анвар. Который сидел рядом со своим отцом, находившимся в коме. Он метнулся к двери рядом с окном, вышел наружу и посмотрел наверх, туда, где сидела куропатка. Она все не могла решиться: то ли улететь, то ли остаться на месте, как тот самый Коува – нет силы и мощи, кроме как у Аллаха, – сел рядом с ней, хоть и на безопасном расстоянии. Куропатка смотрела на него так, как будто тот прилетел воровать ее жучков, а на Али Анвара с подозрением, мол, раньше не гонял меня, но кто знает, что взбредет ему в голову сегодня; Али Анвар бросал растерянные взгляды на обеих птиц, а Коува в нерешительности отпрыгнул подальше – разве поймешь, кто друг, а кто враг? В общем, все трое играли в гляделки-гадалки, пытаясь определить, кому тут можно верить.

Пробираясь и продираясь через путаницу всех этих совпадений, вылетело будущее, в котором длинная тень укрылась под ночными звездами, а маленькая села туда, где до этого сидел Али Анвар, случилось ли это потому, что все были соучастниками, или просто странные вещи происходят в этом мире – на этот счет нет единого мнения.

Была одна мать, которая пришла к одному парализованному.

28

– Анвар, это Чанда, – сказала Мама.

Анвар лежал совершенно неподвижно. Рядом с ним стоял резной ночник, через отверстия которого рассеивался мягкий свет. Его глаза были закрыты. Мама смотрела на его лицо. Потом Мама тоже закрыла глаза.

Мама молчала. Как долго – птицы не знали. Если то, что она говорила, было правдой, она встретилась с ним спустя столетия – так она рассказывала своим детям. Поэтому Мама молчала. Глаза закрыты. Потом она начала петь. Тихим голосом, который то становился громче, то дрожал, то фальшивил. Как будто не упражнялась целую вечность. Остановилась и засмеялась. Слегка смущаясь. Опять запела. И теперь пела, не прерываясь и не смеясь.

– Откуда эта спесь и к чему столько высокомерия?

На мгновение открыла глаза.

И продолжила:

– О мой господь, милостивый к страждущим… выполни просьбу Ибрагима, бог мой…

Устала, наверное, или задумалась. Глаза закрыты, морщины на лбу все глубже.

Теперь она медленно открыла глаза и склонилась над лицом Анвара, чтобы посмотреть в его закрытые глаза.

– Рага Пурия Дханашри, – прошептала она то ли себе, то ли Анвару, то ли обоим.

Мягкий красноватый свет от ночника отбрасывал отблески на Мамины щеки. Или это прилила кровь от неестественного напряжения стареющих легких.

И продолжила:

– Лети, ворона, лети, я отправлю с тобой послание.

С тех пор как мой любимый на чужбине, я не могу спать спокойно.

«Ой!» – вскрикнула она, нет, она выглядела как «ой!». Потому что, пока она пела, она увидела своего Будду – он стоял за головой Анвара на тумбочке. И вот тогда у нее вырвалось «Ой!».

Те же чувства заставили Коуву произнести: «Кар!» К этому моменту он и куропатка уже не опасались друг друга. Каждый смекнул про другого, что ему безразличны жучки-паучки, и оба были поглощены сценой, в которой героиня под покровом ночи прокралась, чтобы встретиться со своим давним возлюбленным. Али Анвар дремал в кресле на соседней веранде, совершенно позабыв о них. С чего бы классическое пение, к тому же тихое и не всегда чистое, привлекло птиц? Но кого не привлечет, если обращаются к нему?

– Ворона! – прокаркал Коува.

Он бросил гордый взгляд на куропатку, и его сердце преисполнилось великодушием. В знак дружбы он захотел протянуть крыло.

– Ты и я – птицы. У нас один язык, только произношение немного отличается, и мы называем его по-разному, – сказал он.

– Так же, как хинди и урду у этих двоих встретившихся, – по-дружески засмеялась куропатка.

– Т-с-с-с-с, – предостерег Коува, – давай не будем мешать свиданию влюбленных.

– Конечно, – сказала куропатка.

И, поддерживая друг друга крыльями, они замолчали, как послушные дети, – пусть рассказывают те, кому принадлежит эта история. Да, оба чувствовали опасность, но раз дело касалось любви, будь то пуля или конец света, – ничто не могло омрачить ее сияния.

Увидев Будду, Мама прижалась лицом к лицу лежавшего Анвара и прошептала ему на ухо:

– У этого камня есть сердце, и у моего брата, у которого шишка на лбу, – тоже.

Птицы не разбирались в классической музыке, но их тонкий слух тут же уловил шелест любви.

Если бы мое каменное сердце и брат с шишкой не оберегали меня, я бы не выжила и не пришла бы сегодня встретиться с тобой. Потом она слегка улыбнулась, качнула рукой, встряхнула головой, как будто исполняя романтическую роль, и опять замурлыкала:

– Лети, ворона, лети, я отправлю с тобой послание.

С тех по, как мой любимый на чужбине, я не могу спать спокойно.

Коува начал раскачиваться в такт, хотя ничего не смыслил в нотах.

– Я уснула. Анвар. Все спала и спала. Кашляла и кашляла. Туберкулез. Кашляла и спала. Брат с шишкой спас меня и исчез, а каменное сердце было со мной и не давало умереть. Как ты, в сознании, но без сознания. Когда проснулась, узнала, что стороны света поменялись местами.

Она опять запела рагу.

– Баде Гулам Али Хан. Помнишь? – засмеялась она. – Хавели Миян Хан?1 Вечера у ворот Мочи.

Пение ее все еще хромало – не всегда чисто и не всегда в ритм, но голос начал раскрываться. Она пела, останавливалась, склонялась над ним, вспоминала, Анвар молчал.

– Наверняка помнишь Такия Мирасиян?[193][194] Нет?

Увидев, что Анвар молчит, она разговорилась еще больше.

– Те песни, помнишь их? Каждую неделю мы ходили в гробницы Асаф-хана[195] и Нур Джахан[196]. На той стороне Рави. Потом гуляли по саду. В укромном уголке. Ты и я. Жевали сочную траву. Мои браслеты. Все разбились. – Она наклонила голову и смущенно улыбнулась.

Положила руку на щеку Анвара. Его голова перекатилась на ее ладонь. От этого движения веки полуоткрылись. Мама отдернула руку. Она подалась вперед и вывернула тело так, что то стало походить на склоненную шею птицы. Свою шею она тоже выгнула. Чтобы смотреть в глаза Анвару.

– Анвар, ты… – Дальше слова терялись в изгибах ее тела. Птицы тоже выгнули шеи. Но кому было какое дело до птиц? Вот что говорила Мама:

– Анвар, ты не пришел. Как ты мог прийти? Как я могла прийти? И все равно, когда я ходила