Читать книгу - "Венецианские куртизанки - Мюриель Романа"

– Однажды она уже от нас улизнула, больше мы не совершим этой ошибки, нельзя ее недооценивать, – продолжил командир.

– Это верно, – согласилась Козима, приподняв одну бровь.

Раздраженный Клермон де Пиль не придал этому значения.

– Она плутовка, мы должны быть осторожны и терпеливы, наша обязанность перехитрить ее.

Пес глухо зарычал, словно возражая против его слов. Козима опять успокоила его поглаживанием.

– У меня родился план, – гордо сообщил командир отряда. – Один из вас прокрадется во вражескую крепость, проведет разведку и вернется с донесением.

Его люди дружно опустили глаза. Подать голос осмелился только самый откормленный из всех, некто Плюманси:

– Вы говорите о проникновении в это вместилище порока?

– Именно туда, но только для того, чтобы удостовериться, что она действительно там, – подтвердил командир, с сомнением косясь на Козиму.

Та, словно почувствовав на себе его взгляд, бросила наставительно:

– Я незрячая, но знаю это твердо!

– Все равно, мы должны проверить сами, – не сдавался он. – Знаю, господа, я многого от вас требую, но кто-то из вас обязан пойти на эту жертву.

Гугеноты опять дружно уставились на носки своих сапог.

– Кто из вас уже выходил в море?

– Я, командир, – храбро признался самый рослый.

– Тогда ты и пойдешь.

– Но…

– Раз тебе хватило храбрости выйти в море, то ты тот, кто и там не сдрейфит.

– Но, командир, этого не вынесет моя душа.

– Так и скажи: не хочу, мол, биться за правое дело, – укорил его командир.

– Какая же это битва – сунуться в злачное место?

– Тогда ты, Плюманси, – решил командир и повернулся к приземистому толстяку.

Тот обреченно пожал плечами.

– Как вы сказали, командир, кому-то придется собой пожертвовать.

– Верно, хвалю за храбрость, – согласился командир с утвердительным кивком.

В тесной берлоге пахло потом и плохим вином.

– Только не жадничай, не то привлечешь к себе внимание.

– Заглянуть в такого рода заведение – само по себе уже грех, а если еще и швыряться там деньгами… Стоит ли оно того, чтобы я навлек на себя вечные муки?

Командир вынул из кармана туго набитый кошелек и бросил его сомневающемуся Плюманси.

– Стоит, без всякого сомнения. Здесь двадцать дукатов. Потрать все, покажи этим дамам, какой ты щедрый господин.

– Мне точно стыдно будет так роскошествовать, я даже не знаю, как за это взяться…

– Не беспокойся, девицы не дадут тебе упасть лицом в грязь. Главное – аккуратность. Хорошенько вымойся, прежде чем к ним отправиться, а то я чувствую, как ты смердишь. Купи у портного хорошо накрахмаленный воротник-фрезу, нельзя, чтобы ты выглядел жалкой пародией на их клиентов. И цирюльника не обойди, пусть подравняет твою рыжую бороденку.

– Вот уж нет! Никому не позволю касаться моих волос. Они никак не помешают мне выполнить задание.

Кивнув в знак одобрения, командир взял Плюманси за плечи, изображая гордого папашу, впервые посылающего в бой своего старшенького.

– Мой последний совет: не позволь тебя околдовать, не то семя ударит тебе в голову, и ты станешь ни на что не годен.

Плюманси оглядел собрание, словно видел своих товарищей последний раз в жизни.

– Молитесь за меня, братья, и да помилует меня Господь.

Клодина

В темном алькове воздух был пропитан напряжением. Оставшись с клиентом наедине, Клодина чувствовала себя ряженой, как на сельском карнавале. Силясь спрятать волнение за очаровательной улыбкой, она слышала, как колотится ее сердце, стеснялась своих мокрых ладоней. Глубоко вздохнув для уверенности, она улыбнулась Пачорелли, уже растянувшемуся на кровати.

Она не спускала с него глаз, не обращая внимания на пышное убранство комнаты. Ей было ни до запаха роз, ни до золота подсвечников, хотя синьора Франко не поскупилась на то, чтобы окружить кровать под балдахином и тем и другим.

Пачорелли, приподнявшийся на локтях, жадно изучал ее телосложение. Его непристойное внимание только усугубляло ее тревогу: не хватало, чтобы он заметил ее неопытность!

– Розальба bella[4], я счастлив находиться этим вечером здесь. Знаешь, мне всегда любопытно бывать в новых местах.

Розальба – так назвала себя она сама, прикинувшись куртизанкой, от волнения она чуть не забыла собственное имя.

Он в нетерпении, торопливым шагом двинулся к ней.

– Кажется, ты взволнована, – сказал он.

– Это вы меня волнуете.

– Неужто? Тем сильнее мое восхищение.

– Я очень постараюсь удовлетворить вас в этот вечер.

Он так внимательно следил за ней, что Клодина почувствовала, что краснеет.

– Иди сюда. – Он потянул ее к постели. – Покажи мне свое умение.

«Оно невелико», – подумала Клодина в тревоге.

– Похоже, тебе недостает опыта. Но меня это не отталкивает, совсем наоборот.

Клодина отогнала воспоминание о муже и вспомнила единственный совет Луизы насчет того, как понравиться мужчине: быть внимательной к его желаниям. Она стала медленно стягивать с него рубашку, обнажая волосатый торс. Ее пальцы заскользили по его коже, она почувствовала, как от этого усиливается его сладострастная дрожь.

Она постепенно успокаивалась, чувствуя, как властвуют над ним ее руки, и удивляясь тому, что собственная способность соблазнять дарит ей некоторое удовольствие. Ее ласки становились смелее, она уже исследовала его тело с любопытством, а не только со страхом. Она все больше наполнялась уверенностью, подпитываемой вздохами Пачорелли. Тот все громче стонал, не скрывая своих чувств.

– Ты чудесная… – пробормотал он с полузакрытыми глазами.

Она сильнее прижалась к нему, дразня его ухо своим теплым дыханием, и продолжила свою игру, используя каждое движение, каждое прикосновение, чтобы лишить его почвы под ногами.

Достигнув апогея наслаждения, он зажмурился и прижал ее к себе, его прерывистое дыхание выдавало одновременно изнеможение и экстаз.

– Спасибо, Розальба, – проговорил он, запуская пальцы ей в волосы. – Нынче ты исполнила все мои желания. Теперь моя очередь.

Он раздел ее и повалил на кровать, чтобы очень медленно ласкать кончиками пальцев ее грудь. Ей казалось, что по ней скользит невесомое перышко. От такой нежности у нее на глазах навернулись слезы. Необходимо было побороть свои чувства, угрожавшие лишить ее решимости.

– Ты хрупка в моих объятиях, как ваза тонкого стекла, которую я боюсь разбить. Я благоговею перед всем, что тебя составляет: перед твоим ртом, грудями, ягодицами, кожей. Хочу вечно вкушать из кубка твоих губ.

Кроме всего прочего, он оказался еще и речист. Его теплый голос обволакивал ее с тем же сладострастием, с каким обнимали ее его руки. Она чувствовала, как постепенно уступает собственному желанию, такому могучему, что уже не было смысла прибегать к доводам разума, чтобы его побороть. Под ее опущенными веками заскользили фантастические пейзажи, для которых не нашлось бы слов.