Читать книгу - "Тропой забытых душ - Лиза Уингейт"

виду свою настоящую бабушку, Сороку Блэквелл. Она много лет заседала в законодательном собрании штата, поэтому общалась со всеми и знала все дела. И свое мнение она тоже высказать не забывает. Сами понимаете, прозвище вроде Сороки может получить только женщина особого склада.

– Представляю. Но хотела бы повидаться с ней. Поболтать немного. Узнать побольше об этих местах.

Кто‑нибудь, хорошо знающий историю, может придать контекст найденным в пещере костям. Был ли поблизости городок, лесопилка, шахта, церковь, дом?

Полицейский с любопытством смотрит на меня.

– Сомневаюсь, что это получится. Говорят, миссис Блэквелл болеет и не может больше растить внуков. Они – не чокто, поэтому не имеют права на поддержку племени. Подушка безопасности, видимо, оказалась недостаточной. В результате Сидни оказалась в приюте миссис Уомблс, а ее старший брат, насколько я слышал, живет у друга семьи и работает у него. Брейдену семнадцать или ближе к восемнадцати. На будущий год – в выпускной класс. Сколько я их знал, они росли хорошими детьми. Конечно, это заслуга Сороки Блэквелл, потому что у Джейд, их матери, были проблемы. Плохо, что Брейден и Сидни лишились бабушки. У них больше никого нет.

Я чувствую досаду из-за того, что дети оказались в паршивом положении не по собственной вине.

– Ох… – Накладывая салат в тарелку, я думаю о других возможных путях к разгадке тайны захоронения в пещере. – А есть в этих местах историческое общество?

– Историческое общество?

– Или музей? Или библиотека? Какое‑то место, где хранятся документы из этих мест. Скажем, газетные архивы?

– Хм…

Он следует за мной, забирая почти все, что остается от салатов, и облегчая тем самым работу пареньку с пластмассовым тазом, который собирается разобрать эту стойку. Тарелке полицейского не помешали бы борта повыше. А еще он любит соус ранч. Очень любит.

– Округ Пушматаха, Ле-Флоре или Мак-Кертейн?

– Любой. А может, и все три.

– Есть музей в Пото, Историческое общество округа Пушматаха в депо в Антлерсе и железнодорожный музей в Хьюго. Библиотеки тоже, конечно, есть. Вы ищете что‑то времен старого племени чокто или уже после образования штата?

– Пока не знаю.

Мы встречаемся взглядами, и я задаюсь вопросом: догадывается ли он, что я задумала.

«Где‑нибудь в пыльной папке лежит газетная статья о трех пропавших без вести детях?» Почему бы нет?

Тарелки для салатов полны, и я понимаю, что окно возможностей закрывается.

– Откуда вы узнали о костях?

Его глаза глубокого орехового цвета на миг косятся в сторону, потом снова смотрят на меня.

– До меня дошли слухи. Зачем вы мне о них рассказали?

Он решил просветить меня… или пытается использовать, чтобы посеять раздор между властями племени и парком?

– Мам! – зовет меня Чарли, когда официант приносит заказ.

– Эй, Кертис! – кричит парень за его столом. – Еду принесли.

«Кертис», – запоминаю я.

– Решил, что вы должны знать, – отвечает он, глядя мне в глаза.

Мы расходимся, но странное ощущение меня не покидает, пока персонал кафе прибирается, мы с Чарли уминаем гору рыбы, а потом ждем контейнер, чтобы забрать остатки с собой. Когда индеец-полицейский проходит мимо, направляясь к двери, мы с ним обмениваемся неловкими взмахами руки. Еще с минуту я смотрю ему вслед.

Официантка, крепкая девица лет двадцати, ставит на наш стол два пенопластовых контейнера.

– Осторожнее с ним, – произносит она и уносится прочь без дальнейших объяснений.

Глава 6

Олив Огаста Пил, 1909 год

«Маленький народ» устраивает себе дома на деревьях в лесу, и эти дома можно обнаружить по особенно густым зарослям и маленьким веточкам в кроне деревьев, но не на каждом дереве есть такой дом. Если «маленький народ» не тревожить, они не причинят вреда.

Моуз Лэсли. Интервью, взятое Билли Бердом, выездным работником, 1937 год. Архив документов об отношениях между индейцами и первопоселенцами

Они напоминают маленьких худеньких детей, сидящих на корточках рядом с нашим убежищем, только они – не те, кем кажутся. Не могут быть. Только не здесь, далеко в лесу задолго до того, как первые лучи солнца пробьются сквозь деревья. Их головы укрыты капюшонами, скрывающими черные блестящие глаза.

«Они приходят в тумане, едут на нем. Так у эльфов принято. Протягивают костлявую руку – и опа! Они съедят твою сочную маленькую печень и твое мягкое маленькое сердце, выпьют кровь и сварят глаза. Им нравятся глаза, потому что своих у них нет», – произносит голос Теско в моей голове.

Тонкие пальцы тянутся к нам, и я вдруг понимаю, что Несса уже проснулась. Это она потянула меня за платье, чтобы разбудить.

«Отрежь твари руку, – шепчет Теско. – Пусть уносится с воем обратно в туман».

Я пытаюсь нащупать в опавшей хвое папин нож. Его там нет.

Рука эльфа почти дотянулась до Нессы. Ее дыхание учащается, и она дрожит, прижимаясь к моему животу.

Кончики тощих пальцев дотрагиваются до нее. Если ничего не сделать, существо заберет ее сердце.

Я снова сую руку в хвою и натыкаюсь на ножны. Ладонь ложится на рукоятку из оленьего рога.

Несса хнычет.

«Отрежь руку! – говорит Теско. – Давай! Сейчас же!»

Я одним махом поднимаюсь над Нессой, прижимая ее к земле, и врезаюсь головой в бревно, служащее нам потолком. Из глаз сыплются искры, но я взмахиваю ножом. Он что‑то обрубает, прорезая до самой земли.

– Убирайтесь! – раздается рев, напоминающий звериный, и я понимаю, что это мой собственный крик. – Убирайтесь! Прочь! У меня нож! У меня нож!!!

Звук глохнет в тумане.

Прямо над нашим убежищем хлопают крылья. Что‑то взлетает. Что‑то большое.

Они летают, как и говорил Теско. Они летают на тумане. Но я порезала одного из них. Отрубила руку.

Я не хочу смотреть, знать, могут ли они истекать кровью, но все же поднимаюсь и пытаюсь вглядеться в полумрак. Никакой крови. Никакой отрезанной руки. Никаких следов эльфов.

«Упавшая ветка. Только и всего. Рассеченная надвое папиным ножом».

Пахнет вытекающей сосновой смолой. Хороший запах. Спокойный запах рождественской елки, которую мы с папой срубили в Уайндинг-Стейр, а мама украсила бумажными снежинками и самодельными ангелами с орехами гикори вместо голов. Я хочу закрыть глаза, чтобы запах унес меня туда, но не могу. Могу только сидеть в обнимку с Нессой, прижавшись к стенке нашего убежища, и бодрствовать в ожидании утра.

– Сиди здесь! – шепчу я девочке, когда становится светлее.

Потом я вылезаю с ножом, стою неподвижно и дрожу на утреннем холоде. Ниже по склону метрах в пяти от нас лежит туман, густой, словно пахта в тазу, но вокруг