Читать книгу - "Тропой забытых душ - Лиза Уингейт"

Несса хватает мою палку, словно собирается идти вброд, но останавливается на краю островка, берется за корни и резко, словно валит дерево, роняет палку другим концом мне. Я вытягиваю руки и ловлю его. Теперь между нами есть мост. Нессе нужно только держаться покрепче, пока я тащу ее к себе. Сидя на камне, я упираюсь ногами и готовлюсь тянуть.

Звук, похожий на раскат грома, перекрывает шум воды, потом разносится над рекой. Там, откуда мы пришли, в небо поднимается дымок, и от берега за нами идет Теско, держа пистолет над головой.

Несса оглядывается и замечает его. Следующее, что я успеваю осознать: она прыгает, но я не готова, и ее вес сталкивает меня с камня. Мир вокруг превращается в круговорот воды и неба. Я цепляюсь за палку и пытаюсь сделать хоть глоток воздуха. Барахтаюсь изо всех сил и кричу Нессе, чтобы держалась, но она меня не слышит. Я вижу деревья, воду, проносящиеся мимо камни и Теско. Потом он исчезают из вида – нас уносит в заводь, полную бревен. Водоворот у самого дна подхватывает нас, раскручивает и выплевывает на поверхность.

Нас кружит и кружит, я ударяюсь спиной о бревно. Из меня вышибает дух, все вокруг чернеет. Вода заливает лицо, но там, в глубине, стоит тишина. Что‑то цепляет меня за ноги, и из памяти всплывают сказки чокто, которые рассказывал мне старик Изом Мангоу, которому я помогала на конюшне в доме Локриджей. Оква-нахоло, «белый народ воды», похищающий детей и превращающий их в прозрачных водяных духов. «Маленьким детям нужно быть осторожными около воды, – говорил старик. – Не забывай об этом, Олли». Пусть уж лучше меня заберет водяной народ. Все лучше, чем Теско.

Воздух, оставшийся в папином мешке, вытягивает меня на поверхность, словно поплавок. Я всплываю рядом с Нессой. Она хватает меня за руку и подтягивает к палке, за которую я снова цепляюсь. Бревна вокруг ходят ходуном, бьются друг о друга. Я пытаюсь ухватиться за одно из них, но оно поворачивается и начинает утаскивать меня под воду. Я отталкиваюсь. В первое бревно врезается второе, и, когда оно отскакивает, мы оказываемся зажатыми между двумя стволами; только корни на той палке, за которую мы держимся, не дают им раздавить нас или утащить под воду.

Я переплетаю пальцы с пальцами Нессы, смотрю ей в глаза и думаю: «Не отпускай. Только не смей отпускать». Вода заливает рот. Голова Нессы скрывается под поверхностью, потом выныривает снова. Бревна прижимают мешок к моей спине и сдавливают грудь так, что становится невозможно дышать. Река то ослабляет хватку, то стискивает снова. Несса скрывается под водой, с трудом выбирается на поверхность. Моя нога касается дна, скользит по камню…

Река несет свои воды, деревья и нас все дальше, в низину. Мир вокруг то светлеет, то темнеет, то светлеет снова. Бревна вокруг то теснятся, то расходятся, пока наконец не расплываются по поверхности; течение замедляется. Краснохвостый сарыч пролетает над нами, начинает кружить, постепенно опускаясь, потом ныряет, скрывшись среди бревен, и взлетает с рыбкой в клюве.

«Вниз», – думаю я. Сарыч – это вестник, защитник. «Сюда! Здесь течение медленное, а река широкая. Проплывите под бревнами». Вот что хочет сказать мне птица. Другого шанса может и не быть.

На поверхность воды падают тени деревьев. Значит, мы у самого берега. Подтянувшись поближе к Нессе, я говорю ей, что нам надо сделать, и показываю на ветки. По глазам видно, что ей очень страшно, но она кивает, и я хватаюсь за спинку ее платья. Один глубокий вдох, мы подныриваем под стволы и плывем изо всех сил. Легкие начинают гореть, но тут мы касаемся песка, и река выплевывает нас прямо к корням граба. Мне хочется просто лечь здесь, ощущая под собой твердую землю, и надышаться вдоволь, но я понимаю, что этого делать нельзя.

– Нужно идти дальше, – выплевываю я из себя слова вместе с водой. – Подальше от реки.

– Т-теско, – откашливается Несса, дрожа всем телом.

Мы надеваем мокрые ботинки и чулки и ковыляем между деревьев, потом по лугам, потом снова среди деревьев. Я держусь спиной к утреннему солнцу, пока далекий свисток поезда не оповещает меня, что мы недалеко от старого военного тракта, который идет вдоль железной дороги на Фриско [5] в сторону Талиайны. Если нам повезет, Теско решит, что мы погибли в реке. Но мы не решаемся выйти на дорогу, поэтому держим путь вдоль нее, укрываясь за деревьями. Время от времени свисток поезда, грохот фургонов или конское ржание дают нам понять, что мы не одни.

Мы шагаем, останавливаемся, прячемся, чтобы передохнуть, и продолжаем шагать, держась рядом с дорогой. Когда одежда высыхает и день становится теплее, у меня перестают стучать зубы, но от голода начинает болеть голова. Из съестного мы находим всего несколько ягод ежевики и немного ямса среди розовых цветков клейтонии.

К концу дня я не чувствую под собой ног, а Несса ковыляет так медленно, что мы почти не движемся с места. Но больше никаких следов Теско Пила. Наверное, все еще ищет тела у реки. Или уехал домой.

Перед самой темнотой мы натыкаемся на пещерку под гнилым бревном, где, судя по остаткам углей, до нас ночевал какой‑то охотник или путник. Спички безнадежно испорчены, и я могу только растолочь немного угля и рассыпать его возле входа, чтобы, если поблизости окажется медведь, он учуял уголь, а не нас.

От вечернего холода нас снова начинает трясти, но папино одеяло унесла река, поэтому мы зарываемся в листья и хвою. Несса от усталости тут же засыпает.

Я держу в руке большой охотничий нож и слушаю вой койотов вдалеке. Где‑то ухает неясыть.

В воздухе пахнет камнем и водой, как в пещерах, куда меня водил папа. Он надевал мне и себе на голову фонарики со свечкой, потом мы брали в руки факелы, и он говорил: «Прямо как шахтеры. Теперь не пугайся, Олли-Огги. В здешних местах мальчишки твоего возраста работают в шахтах. Дробильщики, которые отделяют сланец от угля на конвейерах, и дверовые – они сидят одни в темноте и открывают и закрывают вентиляционные двери. Они не боятся, вот и ты не бойся. Девочка Рэдли не может оказаться слабее мальчика-шахтера, верно? Теперь подержи факел».

Я закрываю глаза. Мне кажется, что я – дверовой в глубокой шахте. Открываю дверь и проваливаюсь сквозь нее.

Где‑то посреди ночи я просыпаюсь от шума,