Читать книгу - "Любовь Онегина к бабушке Кларе - Мири Литвак"

к бортику кровати. Он, видимо, почувствовал, что рассказ подошёл к концу, и хотел поторопить бабушку, чтобы улечься наконец клубочком в тепле её одеял. Вокруг стояла тишина, из окна доносился только шум улицы, машины ехали по мостовой, ещё не высохшей от дождя. А тут стоял особый запах, запах комнаты, в которой никто не живёт, только я иногда ночую в ней, а так, в другие дни, она служит бабушке Кларе для хозяйства, с утюгом, пылесосом и старым телевизором, который стоит просто так, потому что не нашёлся никто, кто бы захотел его забрать. От одеяла пахло овечьей шерстью, и оно было немного кусачим, даже через пододеяльник.

29. Поезда шли медленно

Мне хотелось узнать, что было дальше. Почему бабушка с дедушкой расстались и бабушка Клара уехала одна в далёкий город Чинск.

«Я думала, что мы поженимся, – сказала бабушка Клара. – Но твой дед сказал: «О чём ты говоришь!? Скоро нас всех соберут и погонят на восток. Мы даже не доберёмся до места назначения, потому что умрём раньше, в дороге».

Однако бабушка Клара не могла в это поверить. Худенькая, остроносенькая девушка с горящими глазами, как на снимке, который висит у них в маленькой комнате, она писала стихи в университетскую стенгазету, ходила во МХАТ и на концерты в Большом зале консерватории.

«Твоя бабушка не понимала… – произнёс дедушка серьёзно, будто предупреждая об опасности, грозившей нам всем. – Она… как всякая женщина…» – добавил он. Дальше последовало многозначительное молчание.

«Да, твоя бабушка была наивным ребёнком», – подтвердила бабушка Клара, это было непривычно с её стороны, и я так и не понял, почему оба они так погрустнели, рассказывая обо всём этом. Ведь, в конце концов, все закончилось благополучно. Это правда, что бабушка уехала в Чинск одна, а дедушка остался в Москве ждать высылки всех евреев на восток, но потом они снова встретились. Сталин умер и не успел сослать их на Колыму. Они спаслись. Однако когда они заговаривали обо всем этом, они грустнели на самом деле, а не разыгрывали спектакль весёлости, как они это делают всегда.

«Валька и Герка сидели и прилежно вычёркивали имена преподавателей-евреев из всех учебников, ты помнишь? – сказал дедушка, понижая голос. – Будто это могло что-то спасти».

Веки бабушкиных глаз опустились на минуту и задержались внизу, прикрывая зрачки. Она продолжала молчать, не поднимая головы от компьютера, представляясь занятой одним из самых трудных пасьянсов, который её подруга Наталия скачала для неё из Интернета.

Я не знал точно, как случилось, что спустя шесть лет бабушка и дедушка снова встретились. Ведь Чинск – это очень далеко от Москвы, примерно как Израиль от Америки, а в то время самолётов не было, а поезда шли медленно.

«Это как в синей книжке, – сказала мама, когда я попытался её расспросить. – Помнишь Онегина, светского господина, который надсмеялся над влюблённой в него девушкой из глуши? Поэтому эта история его так волнует!» – сказала мама, имея в виду дедушку.

Я пытался представить себе надменного Онегина в крахмальном воротничке, как в опере, и мою бабушку в качестве девушки из глуши. Но дедушка – худой и высокий, с волнистой шевелюрой и тёплым взглядом, как на фотографии в маленькой комнате, – упрямо возникал в моем воображении. Его брови не изменились и остались такими же толстыми и мохнатыми. Они нависали над глазами, как дождевой навес, каждый раз, когда он сердился или был взволнован.

«Он страдает угрызениями совести…», – истолковала мама.

Угрызениями совести? Я думал, что угрызения совести – это нечто возвышенное, книжное, а мой дедушка не был светским господином, и у него не было крахмального воротничка. Он был всего лишь студентом, который проводил большую часть своего времени в библиотеке, чтобы заглушить докучавший ему голод. Он рассказывал мне, что у него были только одни протёртые на коленках брюки. Когда они с бабушкой ходили в театр, он ставил свой портфель с учебниками и тетрадками на колени, чтобы дырки не были видны. Однако бабушка, услышав это, звонко рассмеялась, будто речь шла о чём-то страшно весёлом, и сказала, что она ничего такого не помнит. «Меня не занимали его брюки, – сказала она. – Я смотрела на сцену. Замечательные были спектакли… а зал!» – мечтательно добавила она.

«Места были на галёрке[24], – дедушка произнёс ещё одно незнакомое мне слово. – Герка показал мне, как попасть в театр, через крышу… это самое высокое место в зале, – он вспомнил, что не объяснил мне. – Ах! Какие были необыкновенные спектакли! А какие актёры!» И он вдохновенно указал на две продолговатые гравюры, висевшие по двум сторонам его письменного стола. Они напоминали раздвинутый по сторонам сцены занавес.

«Потом Сталин умер, – строго сообщил дедушка, будто призывая нас к порядку. – Помер… сдох… этот людоед…» Мне показалось, что он вот-вот сплюнет прямо тут на пол, как это делают рабочие в столярной, мимо которой мы проходим по дороге в школу. «Подох… Мм… дд… да… а ты ничего не понимала!!» – сухо сказал он. Его брови поднялись вверх и образовали крышу над переносицей. Мне показалось, что он до сих пор сердится на бабушку.

«Да. Твоя бабушка была дурочкой, – непоколебимо подтвердила бабушка Клара. – Я чудом спаслась на его похоронах! – продолжала она. – Чудом! Только потому, что толпа вынесла нас на улицу Горького и мы оказались около Валькиного дома. Там нам удалось вырваться и попасть в подъезд. Так мы спаслись. Сотни, тысячи были затоптаны…»

«Ты понимаешь, Бобик? – громко и торжественно провозгласил дедушка и придвинулся ко мне лицом почти вплотную. – Она побежала вместе со всеми провожать в последний путь этого убийцу… людоеда… каннибала… будто он был героем!» Дедушка с горечью покачал головой.

Бабушка молчала. Она не возмущалась и не приказывала дедушке оставить эту тему. Она не поспешила выскочить из комнаты, внезапно вспомнив про разные важные дела, как тогда, когда речь заходит о чем-то интересном. Она сидела тихо, не поворачивая головы, будто ещё недостаточно повинилась в течение всех этих лет.

Дедушка встал и вышел из комнаты – или из-за волнения, которое он не мог сдержать, или потому что для него повествование заканчивалось тут, со смертью Сталина. А продолжение уже не имело значения.

Поэтому он не хотел на ней жениться, подумал я.

«Меня распределили в Чинск, понимаешь? – продолжила бабушка, когда мы остались одни. – Ведь в России студент не может работать там, где ему заблагорассудится, как у нас в Израиле. Государство готовит специалистов по заранее подготовленному плану и в том количестве,