Читать книгу - "Заклятие истинной любви - Стефани Гарбер"

У Эванджелины сдавило горло. Похоже, она случайно произнесла имя Лучника вслух.

– Я кое-что вспомнила, – пролепетала она и тотчас об этом пожалела. Нельзя рассказывать Аполлону о том, что в воспоминании ее был Лучник. Возможно, она могла бы признаться, что вспомнила их поцелуй, но тогда Аполлон наверняка спросит, почему она произнесла имя Лучника. А ей не хотелось говорить, что именно он тогда увел ее прочь.

Эванджелина вдруг задалась вопросом, почему Лучник так поступил. И почему ему это позволили? В конце концов, Аполлон был принцем. Но она не могла размышлять о причинах, когда Аполлон смотрел на нее так, словно она его предала.

В его глазах горела ревность, гораздо более сильная, чем та, что она видела раньше. Она почувствовала, как он напрягся и сжал в кулак ткань ее платья на спине.

Эванджелина лихорадочно пыталась подобрать слова. Придумать хоть что-нибудь, чтобы заставить Аполлона взглянуть на нее иначе. Потом она вспомнила историю о помолвке, которую ей рассказала мадам Восс. А ведь это идея! Можно просто соврать.

– Я вспомнила тебя. Вечер, когда ты сделал мне предложение. Мы находились на балу, а ты выглядел как Лучник из старой сказки «Баллада о Лучнике и Лисице».

Перед глазами ее возникла яркая картинка – вероятно, еще одно воспоминание.

Аполлон опустился на одно колено.

Она внезапно забыла, как дышать. Толпа вокруг них увеличивалась, заключая Эванджелину и Аполлона в круг из бальных платьев, шелковых камзолов и потрясенных лиц.

Аполлон взял обе ее руки в свои теплые ладони.

– Я хочу тебя, Эванджелина Фокс. Я хочу исписать все стены Волчьей Усадьбы балладами в честь тебя и высечь твое имя на сердце моем мечами. Я хочу, чтобы ты стала моей женой, моей принцессой и моей королевой. Выходи за меня, Эванджелина, и позволь мне положить весь мир к твоим ногам.

Он снова поднес ее руку к губам, и в этот раз, когда принц посмотрел на Эванджелину, казалось, остального празднества как будто не существовало вовсе.

Никто никогда не смотрел на нее так. Эванджелина видела лишь тоску, надежду и намек на страх, промелькнувший на лице Аполлона.

И все же это и близко не сравнится с тем, как Лучник смотрел на нее в другом воспоминании – словно он готов был вырвать ее из лап войны, вызволить из разрушенных городов и расколотых миров. Эванджелина снова представила его взгляд и ту одинокую каплю воды, что упала с его ресниц ей на губы.

Но все это осталось в прошлом.

В настоящем она была замужем за Аполлоном. И какие бы чувства ни испытывала к Лучнику, это уже не имело значения. Если она забыла последний год, то могла бы забыть и эти чувства. Но проблема состояла в том, что она не хотела их забывать. По крайней мере, пока. Не сейчас, когда она не знала всей истории целиком.

Эванджелина понимала, что неправильно держаться за воспоминания о Лучнике. Но сегодня она также осознала, насколько плохо знает своего собственного мужа. Она не знала, что он ревнив и что ему нравится произносить тосты за проклятия. А самое главное, она не знала, почему его сапоги были запятнаны кровью.

Рассказав Аполлону о предложении, Эванджелина ожидала, что он обрадуется. Но принц выглядел сильно встревоженным.

21. Джекс

Джекс увидел достаточно.

Если он еще немного задержится на балконе, если продолжит наблюдать, то убьет Аполлона или же сделает так, что он больше никогда не прикоснется к Эванджелине.

Джекс напомнил себе, что с Аполлоном она в безопасности. Будучи принцессой, она получала все, чего только пожелает.

Но он не ожидал, что она захочет поцеловать принца. Было несправедливо ненавидеть ее за это, но Джекс ничего не мог с собой поделать. Зато это чувство ненависти помогло ему наконец-то покинуть балкон. И ему действительно нужно было уходить.

Эванджелина была в безопасности. И лишь это и имело значение.

Если бы Джекс остался хоть на секунду, то ворвался бы в комнату и воспользовался своей силой, чтобы заставить Аполлона молча смотреть, как признается Эванджелине в том, что она для него не никто. Она для него все. Что он повернул время вспять, лишь бы сохранить ей жизнь, и сделает тот же выбор снова, если потребуется. Если бы Джекс напомнил ей, что лишь его она должна целовать, то Эванджелина оказалась бы в опасности. Или даже мертва.

Если у Эванджелины и имелось какое-то будущее, то Джекс не мог стать его частью.

Он спрыгнул с балкона и приземлился в темном дворе, не издав ни единого звука. Хотя ему явно следовало лучше рассчитать время. Он слышал, как приближаются двое стражников, совершавших обход.

При других обстоятельствах Джекс бы использовал свои способности, чтобы взять их эмоции под контроль и заставить отправиться восвояси. Но он уже был истощен из-за того, что раньше управлял другими стражами. До него долетели обрывки разговоров, и слова «кровь» и «бойня» тотчас привлекли его внимание.

Джекс бросился к каменным стенам Волчьей Усадьбы, укрываясь в тени, когда стражники приблизились, и более высокий из них заговорил:

– Квикстон был там, сказал, что один человек не смог бы убить столько людей. Дело рук демона, не иначе. – Стражник передернул плечами. – Никогда не любил Дом Фортуны, но никто не заслуживает такой ужасной смерти.

С последним утверждением Джекс был не согласен. Некоторые заслуживали того, что им перерезали горло и вырвали сердце, как тому семейству. Но в тот момент Джекса мало беспокоило, что королевский стражник обладает таким неразумно мягким сердцем. Его зацепило то, что он назвал убийцу демоном.

Демонов не существовало.

Но Джекс знал о создании, которое люди часто принимали за демона – особенно на Севере, где истории о вампирах почти не пересказывались. А все из-за проклятия, наложенного на все сказки Севера, которое мешало испытывать разумный страх. Поэтому, когда люди оказывались по-настоящему напуганы, они обычно называли вампиров демонами.

И Джекс опасался, что точно знает, о каком кровожадном демоне говорили стражники. Кастор.

Изначально именно Доблести наложили проклятие на сказки Великолепного Севера, чтобы защитить своего сына Кастора, когда он только обратился в вампира. Они думали, что проклятие затронет лишь истории о вампирах. Но оно было наложено под влиянием страха, а проклятия, порожденные страхом, всегда получаются немного искаженными или становятся гораздо более опасными, чем предполагалось.

Джекс задумался, не попытаются ли Доблести отменить проклятие теперь, когда вернулись из долгого заточения. Ему было интересно посмотреть, решат ли Онора и Вульфрик вновь править Севером